«Да ничего им не надо объяснять», — ответила Другая. Нуконечно, у нее есть опыт, она умеет справляться с такими ситуациями. Она — неошалевшая от любви девчонка, а женщина, всегда, во всякую минуту жизни знающая,чего она хочет. И мне надо вести себя так, будто ничего не случилось, будто онскоро вернется. А когда придет перевод — заплатить и ехать восвояси.

«Прекрасно, — похвалила меня Другая. — Ты вновьстановишься такой, как прежде. Не надо печалиться — когда-нибудь ты встретишьчеловека, которого сможешь любить, ничем не рискуя».

Я потрогала свои вещи — высохли. Теперь предстоит выяснить,в каком из этих городишек есть банк, а потом отправляться звонить, то естьзаняться делом, и тогда у меня не останется времени плакать или тосковать.

И лишь в эту минуту я заметила записку:

«Я — в семинарии. Собери свои вещи (ха-ха-ха), вечером мыедем в Испанию. Буду после обеда».

И чуть ниже: «Я люблю тебя».

Прижав записку к груди, я вместе с облегчением почувствоваласебя жалкой и несчастной. И заметила, что Другая, явно озадаченная моейнаходкой, куда-то девалась.

Я тоже его любила. И с каждой минутой, с каждой секундой эталюбовь крепла, росла и преображала меня. Я вновь обрела веру в будущее, и комне мало-помалу возвращалась вера в Бога.

И все это сделала любовь.

«Не желаю больше плутать в темных закоулках собственнойдуши, — сказала я себе, решительно захлопывая дверь перед носомДругой. — Что с третьего этажа вывалиться, что с сотого — разницыникакой».

Так что если уж падать, то — с небоскреба.

— Покушайте сперва, — сказала хозяйка.

— Я не знала, что вы говорите по-испански, — судивлением воскликнула я.

— Граница в двух шагах. Летом в Лурд наезжают туристы.Не смогу объясниться — не сдам комнаты.

Она поставила на стол поджаренный хлеб и кофе с молоком. Явнутренне приготовилась встретить этот день: каждый час будет тянуться год.Может быть, это угощение отвлечет меня?

— Вы давно с ним женаты? — спросила она.

— Это — моя первая в жизни любовь, — ответила я. Ивсе на этом.

— Видите вон те вершины? — продолжала она. —Моя первая любовь погибла на одной из них.

— Но потом вы повстречали другого человека.

— Да, повстречала. И умудрилась вновь обрести счастье. Судьбараспоряжается забавно: почти никто из моих знакомых не вступил в брак со своейпервой любовью. А те, с кем это все же случилось, постоянно твердят мне, чтопропустили нечто очень важное, что не пережили всего, что должны были… — Онавдруг осеклась. — Ой, простите. Я не хотела вас обидеть.

— Я и не обиделась.

— Знаете, я всегда смотрю на тот колодец. И думаю: еслибы не святой Савен, который велел копать в этом месте и обнаружил воду, нашгородок располагался бы ниже, возле реки.

— А при чем тут любовь? — спросила я.

— Этот колодец притягивает к себе людей, у каждого изкоторых — свои надежды, свои мечты, свои трудности. Однажды кто-то решился,отважился найти воду, и вода появилась, и все стали собираться вокруг нее.Просто я думаю, что когда мы смело ищем любовь — любовь обнаруживается, а мыпритягиваем к себе новую и новую любовь. Если тебя любит один человек, значит,любят все. А если ты одинок — значит, станешь еще более одиноким. Так вотзабавно устроена жизнь.

— Вы не слыхали про книгу под названием И Цзин? —спросила я.

— Нет, никогда.

— Там говорится, что можно изменить город, но нельзяперенести в другое место колодец. Влюбленные встречаются, утоляют свою жажду,строят свои дома, растят детей — и все это вокруг него. Но если один извлюбленных захочет уйти, колодец не сможет последовать за ним. Оставленныйколодец останется на том же месте, он, хоть и заброшен, будет полон чистойводой прежнего.

— Такие речи больше подходят старухе, на долю которойвыпало много страданий, а не молоденькой женщине, — сказала она.

— Нет. Я всегда боялась. Я никогда не рыла колодцев.Сейчас я это делаю впервые и не хочу позабыть о том, как это рискованно.

Тут я что-то нащупала в кармане и, поняв, что это,похолодела. Отставила чашку с кофе.

Ключ. Он дал мне ключ.

— В вашем городке жила одна женщина, перед смертьюзавещавшая все свое имущество семинарии в Тарбесе, — сказала я. — Вызнаете, где ее дом?

Хозяйка открыла дверь и показала на один из средневековыхдомиков на площади.

— Вот он. Два священника провели там почти два месяца.И… — она запнулась, с сомнением глядя на меня, но потом договорила:

— И один из них очень похож на вашего мужа.

— Это он и есть, — уже с порога сказала я, оченьдовольная тем, что позволила эту шалость ребенку, живущему у меня в душе.

Я остановилась перед домом, не зная, что делать. Все тонулов густом тумане, и мне казалось: я во сне, где бродящие в каком-то пепельномпространстве странные фигуры влекут меня в еще более странные места.

Мои пальцы нервно ощупывали ключ.

Когда все вокруг затянуто такой пеленой, горы из окна неразглядишь. В доме, должно быть, темно — солнца-то нет, и шторы задернуты. Вдоме, должно быть, печально — ведь его нет рядом.

Взглянула на часы. Девять.

Надо заняться чем-нибудь, что могло бы скрасить мнеожидание. А ждать придется долго.

Ждать. Это был первый урок, преподанный мне любовью. Деньеле тянется, мы строим тысячи планов, ведем тысячи воображаемых разговоров,даем себе обещания в таких-то и таких-то обстоятельствах вести себя совсемпо-другому — а сами места себе не находим, ждем не дождемся, когда же придетнаш возлюбленный.

А придет — не знаем, что сказать. Многочасовое ожиданиепереходит в напряжение, напряжение сменяется страхом, а страх заставляетстыдиться нежности.

«Не .знаю, должна ли я войти». Мне припомнился вчерашнийразговор — этот дом был символом мечты и ее воплощением.

Но ведь нельзя же целы день торчать у крыльца.

Набравшись храбрости, я вытащила из кармана ключ, подошла кдверям.

— Пилар! — донесся из тумана голос с сильнымфранцузским акцентом.

Я скорее удивилась, чем испугалась. Это мог быть хозяиннашей квартиры — но я вроде бы не говорила ему, как меня зовут.

— Пилар! — голос приблизился.