Мне бы так хотелось, чтобы сторож прекратил доступ ксвятыне. Я хотела оказаться вдали отсюда — наедине с ним, взять его за руки,высказать ему все, что чувствую. Мы стали бы строить планы, поговорили бы одоме — и о любви. Я успокоила бы его, я была бы с ним нежна и ласкова, ясказала бы, что мечта его близка к осуществлению — потому что я рядом с ним ибуду помогать ему.

Сторож сразу же удалился, а один из священников вполголосаначал молиться по четкам. Когда он дошел до «Верую», завершающей цикл молитв,все стояли неподвижно, с закрытыми глазами.

— Кто они, эти люди? — спросила я.

— Харизматики, — ответил он.

Я уже слышала это слово, но не могла бы объяснить егозначение. Он понял это.

— Это люди, которые принимают огонь Святого Духа.Огонь, оставленный Иисусом, огонь, от которого лишь немногим удается затеплитьсвои свечи. Это люди, близкие к первоначальной истине христианства, когда всемогли творить чудеса. Это люди, ведомые Женой, Облеченной в СолнечныйСвет, — сказал он, указывая глазами на статую Девы.

Люди разом, будто подчиняясь им одним слышной команде,негромко запели.

— Ты вся дрожишь. Замерзла? Ты можешь не приниматьучастия в этом.

— А ты?

— Я останусь. Это — моя жизнь.

— Тогда и я останусь, — ответила я, хотя предпочлабы оказаться далеко отсюда. — Если это — твой мир, я хочу стать егочастицей и буду учиться этому.

Люди продолжали петь. Я закрыла глаза, попыталась следоватьза мелодией, как бессмысленный набор звуков произнося французские слова,которых не понимала. Так время проходило скорей.

Все это скоро кончится. И мы сможем вернуться в Сент-Савен.Мы будем вдвоем: он и я.

Я продолжала бездумно, машинально петь и вскоре поняла, чтомузыка завораживает меня, словно живет собственной жизнью и оказывает на менягипнотическое действие. Зябкий озноб прошел, я уже не обращала внимания надождь, не вспоминала о том, что мне не во что переодеться. Музыка ласкала меня,поднимала мне дух, переносила в те времена, когда Бог был ближе и помогал мне.

И когда я уже почти совсем растворилась в мелодии, онаоборвалась.

Я открыла глаза. На этот раз вмешался не сторож, асвященник. Он подошел к своему коллеге из числа молящихся и, что-то вполголосасказав ему, ушел.

Второй священник повернулся к нам;

— Нам придется вознести наши молитвы с другого берегареки.

И вот мы в молчании направляемся в указанное место.Поднимаемся на мост, находящийся почти напротив пещеры, оказываемся напротивоположной стороне реки. Здесь красиво — деревья, пустырь и река, котораятеперь пролегла между нами и пещерой. Отсюда ясно видна освещенная статуяПресвятой Девы, и мы можем петь в полный голос, не опасаясь, что наша молитвапомешает молитве других паломников.

Не у меня одной возникает такое ощущение — оно словно быпередается всем: люди начинают петь громче, поднимая головы к небу и улыбаясь,а капли дождя меж тем текут по их лицам. Кто-то воздевает руки, и черезмгновение все следуют его примеру и покачиваются из стороны в сторону в ритмемузыки.

Во мне происходит внутренняя борьба — я и растворяюсь в этомединстве, и в то же время хочу внимательно наблюдать за тем, что происходитвокруг меня. Какой-то священник рядом со мной поет по-испански, и я начинаювторить ему, повторяя его слова. Это призывы к Святому Духу и Деве — чтобысошли на молящихся, осенили каждого из них своей благодатью, одарили Своиммогуществом.

— Пусть дар языков снизойдет на нас, — сказалдругой священник и потом повторил эту фразу по-испански и по-итальянски.

Я не вполне осознала то, что произошло потом. Каждый изстоявших вокруг меня людей начал говорить на неведомом мне языке. Это была нестолько речь, сколько бессвязный шум — слова, казалось, шли прямо из души, безовсякой логической последовательности. Я сейчас же вспомнила о нашем разговоре вцеркви, когда он говорил об откровении и о том, что всякое знание состоитпрежде всего в умении слушать голос собственной души.

«Быть может, это язык ангелов», — подумала я, пытаясьподражать им и чувствуя, что это нелепо.

Все, словно в трансе, смотрели на другой берег реки, настатую Девы. Я поискала его глазами, увидела, что он отошел от меня, воздевруки к небу, и тоже быстро произносит какие-то слова, как будто говорит с Ней.Он то улыбался, соглашаясь, то словно бы недоумевал.

«Вот его мир», — подумала я.

Все это начинало внушать мне страх. Мужчина, которого яхотела удержать рядом, говорил, что Бог принадлежит и к женскому полу,произносил слова на неведомых, недоступных разумению языках, впадал в транс и,казалось, был близок к ангелам. И вымечтанный мною дом на горе уходил изреальности, становился частицей того мира, что был оставлен им позади.

Последние несколько дней, начиная с мадридской лекции, сталипредставляться мне неким сном, путешествием вне времени и пространства моейжизни. Но этот сон был проникнут ощущением бескрайности мира, увлекательностикниги, духом новых приключений. Как бы ни боролась я, мне было известно, чтолюбовь легко воспламеняет женское сердце, так что мое позволение ветру дуть, аводе повалить стену плотины — это лишь вопрос времени. Как бы ни была янастроена против этого в принципе, мне уже случалось прежде любить, и теперь яразмышляла, как разрешить сложившуюся ситуацию.

Но было тут кое-что такое, чего постичь я была не в силах.Не этой католической вере учили меня на уроках Закона Божьего. Не таким виделая и представляла себе спутника моей жизни.

«Спутник моей жизни… какое странное словосочетание», —подумала я и сама удивилась моим мыслям.

Река и грот породили в моей душе страх и ревность. Страх —потому что это было ново для меня, а новое всегда пугает. Ревность — потому чтоя постепенно стала постигать: любовь — больше, чем мне представлялось, любовьвторгается в такие пределы, шествует по таким краям, куда никогда не ступаламоя нога.

«Прости меня, Пресвятая Дева, — сказала я. —Прости за то, что я, такая жалкая, ничтожная и убогая, осмеливаюсь требовать,чтобы этот человек любил меня одну». А что, если истинное его призвание —удалиться от мира, затвориться в семинарии и вести беседы с ангелами?

Сколько времени сможет он сопротивляться своему истинномувлечению, сколько времени пройдет, прежде чем он оставит дом, чтение и музыку?И если даже он никогда не вернется в семинарию, какую цену придется мнеуплатить за то, чтобы не подпускать его к осуществлению его подлинной мечты?