— Давайте помолимся за всех тех, кто сегодня впервыеучаствует в этом харизматическом обновлении.

Стало быть, я здесь не одна такая. Сознание этого успокоиломеня.

Вновь зазвучало песнопение. На этот раз я не пела вместе совсеми, а только слушала и просила, чтобы благодать осенила меня.

А нужно мне было многое.

— Примем благословение, — сказал священник. Всеповернулись к освещенной пещере на другом берегу реки. Священник прочелнесколько молитв и благословил нас. После этого все расцеловались, поздравилидруг друга с праздником и разошлись.

Он подошел ко мне. Лицо его было веселей, чем обычно.

— Ты вымокла насквозь, — сказал он.

— И ты тоже, — смеясь, ответила я.

Мы сели в машину и вернулись в Сент-Савен. Как я мечтала обэтой минуте, а теперь, когда она наступила, — не знаю, что сказать. Какимисловами описать дом в горах, книги и диски, обряд, неведомые языки и шатер,образованный восемью молящимися?

Он живет в двух мирах. Где-нибудь и когда-нибудь эти двамира сольются в один — и мне необходимо понять, как это произойдет.

Но слова в такие моменты ничего не значат. Любовь познаетсятолько любовью.

— У меня только один свитер, — сказал он, когда мывошли в комнату. — Надень его. Завтра куплю себе другой.

— Давай повесим одежду на калорифер. К утру онавысохнет, — ответила я. — А у меня есть майка, я ее вчера выстирала.

На несколько мгновений воцарилась тишина. Одежда. Нагота.Холод.

В конце концов он вытащил из чемодана еще одну футболку.

— Сгодится вместо ночной рубашки?

— Конечно.

Я погасила лампу. В темноте стянула с себя промокшую одежду,развесила ее над калорифером и повернула регулятор на полную мощность.

Уличный фонарь давал достаточно света, чтобы он видел мойсилуэт и знал, что я — голая. Я надела майку и нырнула под одеяло.

— Я люблю тебя, — услышала я его голос и сказала вответ:

— Я учусь любить тебя.

Он закурил.

— Как, по-твоему, сейчас подходящее время?

Я знала, о чем он говорит. Поднялась и присела на край егокровати.

Красный огонек сигареты через равные промежутки времениосвещал его лицо. Он взял меня за руку, и так мы просидели несколько мгновений.Потом я высвободилась и погладила его по голове.

— Ты не должен спрашивать, — ответила я. —Любовь не задает вопросы, ведь если мы начнем задумываться — начнем бояться.Это — необъяснимый страх, я не стану даже и пытаться облечь его в слова. Этоможет быть страх того, что тебя отвергнут, не примут, страх нарушитьочарование. Звучит нелепо, но это так. А потому надо не спрашивать, а совершатьпоступки. Как ты сам и столько раз говорил — надо рисковать.

— Я знаю. И никогда прежде не спрашивал.

— Ты уже завладел моим сердцем, — сказала я, делаявид, что не слышала его слов. — Завтра можешь покинуть меня, но мы всегдабудем вспоминать чудо этих дней; романтическую любовь, возможность, мечту. Но ядумаю, что Господь в неизреченной и бесконечной мудрости своей запрятал адпосреди рая. И сделал это для того, чтобы мы всегда были настороже. Для того,чтобы мы, наслаждаясь радостью Милосердия, не забывали про столп Строгости.

Руки, гладившие мои волосы, напряглись.

— Ты — способная ученица, — сказал он.

Меня удивило это замечание, но потом я вспомнила: «Еслиповеришь, что знаешь, то в конце концов узнаешь».

— Не думай, что я такая уж недотрога, — сказалая. — У меня было много мужчин. Я крутила любовь с теми, кого толком и незнала.

— Я тоже, — ответил он.

Он хотел, чтобы это прозвучало непринужденно, но по тому,как изменились прикосновения его рук, я поняла — мои слова причинили ему боль.

— Но с сегодняшнего утра я вновь стала девственницей.Не пытайся понять — только женщина знает, о чем я говорю. Я заново открываю длясебя любовь. И это постижение требует времени.

Он дотронулся до моей щеки. Я чуть прикоснулась губами к егогубам и вернулась в свою кровать.

Сама не знаю, почему я вела себя так, а не иначе. Не понимаю— хотела ли я привязать его к себе еще крепче или отпустить на свободу.

Но этот день выдался уж таким долгим… Я была слишком утомлена,чтобы думать.

Ночью ко мне снизошли умиротворение и покой. Была минута,когда мне, остававшейся в глубоком сне, показалось, что я проснулась. Я ощущаларядом присутствие женщины, которую словно бы давно знала, и потому чувствоваласебя надежно защищенной и любимой.

А по-настоящему я проснулась в семь часов от нестерпимойжары. Вспомнила, что включила обогреватель на полную мощность, чтобы просушитьодежду. За окном было еще темно. Стараясь двигаться бесшумно, чтобы неразбудить его, я поднялась. И, поднявшись, увидела, что его нет.

Меня охватила паника. И Другая, тотчас очнувшись,заговорила: «Ну, видишь? Стоило тебе согласиться, как он исчез. Все мужчиныодинаковы».

Паника усиливалась с каждой минутой. Я не могла терятьвласть над собой. Но Другая говорила не умолкая:

«Я пока еще здесь. Ты позволила ветру сменить направление,ты отворила двери, и любовь ворвалась в твою жизнь, затопляя ее. Если будемдействовать без промедления, еще успеем все снова взять под контроль».

Я должна перестать витать в облаках. Я должна бытьосмотрительна.

«Он ушел, — продолжала Другая. — И тебе нужно какможно скорее выбраться из этой дыры. Твоя жизнь в Сарагосе еще не претерпелаизменений — вернись к ней. Поспеши. Беги со всех ног. Пока не потеряла все то,что приобрела ценой таких усилий».

«У него, должно быть, были мотивы», — подумала я.

«У мужчин всегда находятся мотивы, — возразила мнеДругая. — Мотивы мотивами, а женщина в результате остается одна».

Теперь мне необходимо решить, как вернуться в Испанию. Мозгдолжен быть занят постоянно.

«Обратимся к практической стороне, — сказалаДругая. — Деньги».

Денег у меня не было вовсе. Надо спуститься, позвонитьродителям — за их счет — и попросить выслать сколько-нибудь на дорогу.

Но сегодня — праздник, и деньги можно будет получить толькозавтра. Что я буду есть? Как объясню хозяевам, почему с уплатой им придетсяподождать два дня?