– Ладно, заходи, – кивнула Кэт.

Как и надеялся Зельц, Шнайдера в квартире не было. Зельц разулся и в носках прошел в комнату.

– Присаживайся, – Кэт показала на стул. – Красивые розы. Дорогие, небось?

– Да ладно, – застеснялся Зельц.

Кэт вынула из стакана с водой увядшие фиалки и попробовала поставить туда розы, но они были слишком длинными и все время падали.

– Ваза нужна, – сказала Кэт. – А вазы нет. Что же ты вазу-то не догадался купить?

– Так я не знал, – промямлил Зельц.

– Ладно, что-нибудь придумаю. Пусть пока в кастрюле полежат. Так что ты хотел? – спросила Кэт, садясь напротив него.

Для Зельца эта фраза означала следующее: "Я знаю, что ты хочешь со мной переспать, но тебе не светит".

"А, собственно, почему? – подумал Зельц. – Что я, хуже Шнайдера, что ли?"

– Я бы хотел извиниться, – произнес он, – за то что я вспылил в прошлый раз. Это было очень некультурно с моей стороны, так обращаться к девушке, поэтому я бы хотел, чтобы ты меня простила.

– А была бы я не девушка, значит, можно было бы? – спросила Кэт.

– Слушай, ты же первая меня начала оскорблять! – возмутился Зельц. – Я еще ничего не сказал тебе, а ты уже как только меня не обозвала: и трусом, и крысой.

– Я не поняла – ты извиниться пришел или снова выяснять отношения?

Зельц недовольно посмотрел на нее, не зная, продолжать ли с ней спорить или сдаться.

– Извиниться, – сказал он наконец. – Извини меня, пожалуйста.

– Прекрасно. Извинения принимаются. Можешь в следующий раз приходить без роз, я разрешаю.

– Я их не поэтому принес, – пробормотал Зельц.

– Молодой человек, не стоит губить флору. А то изведешь всю зарплату на цветочки, с голоду помрешь, а меня потом совесть замучает.

– А я думал, тебе медаль за меня дадут, – усмехнулся Зельц. – Уничтожила врага, офицера Рейха, работника рейхсканцелярии.

– А ты враг, что ли? – прищурилась Кэт.

– Я не враг, – сказал Зельц. – Но вам я, кажется, пока тоже не друг.

– Слушай, если ты не друг, так иди, что ты тут сидишь? – возмутилась Кэт. – С полковником будешь тогда без меня встречаться.

– А вдруг я стану другом?

– Вдруг только кошки родятся.

– Почему? – удивился Зельц.

– Это поговорка. Ладно, сиди, раз уж пришел, – разрешила Кэт. – Чаю хочешь?

– Хочу! – решительно сказал Зельц.

– Пойду готовить, – Кэт встала из-за стола. – Расскажи пока что-нибудь.

Что бы такое рассказать? – подумал Зельц. – Даже анекдоты все из памяти убежали".

– Меня зовут Кристоф Зельц, – сказал он. – Мне двадцать четыре года. Родился и вырос в Шверине, закончил Лейпцигский университет, работаю в рейхсканцелярии, веду протоколы встреч Гитлера, Геббельса и других руководителей Рейха. Имею чин лейтенанта. Не женат, детей нет.

– А капитана-то тебе дадут когда-нибудь? – крикнула Кэт из кухни.

– Старшего лейтенанта дадут скоро, – обиженно сказал Зельц. – И вообще, какая тебе разница? Ты же все равно в армии.

– Да странно просто, – Кэт принесла ему эмалированную чашку от которой шел густой пар. – На, пей. Сидишь, записываешь за всякими упырями их дурь – а они тебя даже в звании не повышают.

– А ты сама в каком звании? – спросил Зельц.

– Мне моя работа нравится, – сказала Кэт, выделив последнее слово. – Уж она-то намного интереснее твоей.

– Что в ней такого интересного? Шионить, вынюхивать все, что в этом хорошего?

– Молодой человек, будете хамить – вот бог, а вот порог. Я тут не обязана от всяких лейтенантов гадости выслушивать.

– А сама…? – пришел в негодование Зельц.

– Так! Я уже говорила – если что-то не нравится – я никого не держу, – Кэт с вызовом посмотрела на него.

«Все бабы одинаковы, – подумал Зельц, – честной игры от них ждать – как от волка требовать, чтобы он траву ел».

Он замолчал и стал пить на удивление невкусный чай.

– Ладно, давай теперь я тебе о себе расскажу, – сказала Кэт. – А то несправедливо получается: я ведь о тебе уже все знаю. Зовут меня Кэт, мне двадцать два года и я люблю заниматься спортом и иногда рисовать. Вот это пока все, что я могу про себя рассказать.

– А что ты рисуешь? – спросил Зельц.

– Природу, натюрморты.

– А людей?

– Не, это не мое.

– А можно посмотреть?

Кэт достала из шкафа альбом для рисования и протянула ему. Зельц еще не успел открыть его, как ему уже стало скучно: страницы простым карандашом были нарисованы какие-то деревья, речки листья, цветы, стол, кровать.

«Это все я уже видел, – подумал он. – Зачем ей надо рисовать то, что до нее уже тысячу раз рисовали?»

И тут зазвонил телефон.

О глупости, любви и семейной жизни

– Алло, – сказала Кэт. – Да, дома, заходите, пожалуйста.

Она повесила трубку и хитро посмотрела на Зельца.

– Отвечаю на незаданный вопрос, – сказала она весело, – звонил герр Шнайдер, сообщил, что через пятнадцать минут зайдет. Будешь ждать?

– Я лучше пойду домой, – Зельц встал. – Время позднее, надо завтра на службу идти.

– Давай, давай, выспись получше. А то еще кляксу в протоколе завтра поставишь, так фюрер обидится.

– Не поставлю, – сказал Зельц твердо. – Вообще тебе язвительность не идет. Всего доброго.

– Счастливо. Заходи еще, поболтаем, – Кэт улыбнулась ему на прощание.

Зельц быстро вышел из дому и направился к остановке, надеясь избежать встречи со Шнайдером. Действительно, не прошло и пяти минут, как в подъезд вошел полковник Шнайдер Быстрыми решительными шагами он поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил в дверь.

– Дзынь-дзынь, – радостно брякнул звонок в квартире радистки, и тут же на площадку выглянул мышиный носик соседки. Носик напряженно вынюхивал новости, скандалы, сплетни, важнейшую информацию, которой можно будет потом поделиться с другими носиками за вечерней игрой в лото.

– На место! – строго прикрикнул Шнайдер носику, и тот исчез.

Наконец, Кэт открыла дверь

– Проходите, – сказала она. – Чай будете?

– Конечно, конечно, – весело согласился Шнайдер. – Еще как буду! Что, Катенька, как дела? – задушевно спросил он. – Чем поживаешь, чем развлекаешься? На работу устроилась?

– Да, – ответила Кэт из кухни.

– Это хорошо, хорошо! – Шнайдер повесил плащ на спинку стула и сел за стол, аккуратно поддернув брюки. – Как говорится в одной умной книжке: «Ищите и обрящете, трудитесь и отверзется вам». Что за работа, что-то интеллектуальное, надеюсь?

– Очень! Билетер в трамвае. Два дня работаю, день отдыхаю, и сегодня выходной.

– Очень хорошо, умница. Люблю трамваи, хоть и тысячу лет на них уже не ездил: «Дзынь-ля-ля, дзынь-ля-ля».

Он вдруг замолчал, а потом тихо пробормотал под нос: «Странная штука память. Дзынь-ля-ля, откуда это? Странно, раньше меня память не подводила. Неужели возраст?»

Пришла Кэт с чаем.

– Спасибо, – поблагодарил