Те греки, что пришли с Пелопоннеса, склонялись к тому, чтобы покинуть Фермопилы и отойти к перешейку. Перешеек, по их словам, был не менее выгодной позицией, чем та, на которой они находились. Пока они будут отходить к ней, к ним подойдут большие подкрепления. Они настаивали на том, что с их малыми силами просто сумасшествие – сопротивляться миллионам персов. Но этому плану ожесточенно противились греки, представлявшие эту сторону Пелопоннеса, ибо, покинув Фермопилы и отойдя к перешейку, они оставили бы свои страны во власти безжалостного врага. После долгих споров было решено остаться в Фермопилах. Греки заняли позиции и закрепились по мере возможности в ожидании вражеской атаки. Леонид и три сотни его воинов приготовились первыми отражать врага. Остальные расположились по всей длине Фермопильского прохода, кроме одного отряда из Фокиды, укрывшегося в горах над позицией спартанцев. Поскольку Фокида была ближайшим к Фермопилам государством, она предоставила больше всего воинов – тысячу. В итоге внизу остались только две или три тысячи человек.

Судя по тому, что было сказано о суровости и свирепости спартанцев, едва ли можно заподозрить их в личном тщеславии. Но в своей внешности они очень трепетно относились к волосам. Спартанцы носили очень длинные волосы. В их обществе длина волос служила знаком отличия свободных людей от рабов. Сельскохозяйственными и прочими тяжелыми работами занимались рабы, составлявшие значительную часть населения, а свободные спартанцы, хотя вели простую и суровую жизнь, были горды и высокомерны. Они представляли военную аристократию, а военная аристократия неизменно более горделива и властна, чем другие.

Необходимо помнить, что спартанские солдаты считали ниже своего достоинства заниматься любым полезным трудом; они высоко ценили дикую свирепость тигра и имели склонность к варварской красоте. Никогда они не относились к своей внешности более требовательно, чем перед сражением. Поле боя было главной сценой, где они демонстрировали не только силу, стойкость духа и героизм, но и личные украшения, совместимые с простотой и строгостью их облачения, которые могли бы оценить варвары с такими же пристрастиями. По этой причине, разместившись на своем посту в горловине ущелья, спартанцы принялись украшаться к предстоящему сражению.

Армии Ксеркса неуклонно приближались. Сам Ксеркс хотя и не думал, что греки могут выставить против него эффективную силу для сопротивления, но предполагал, что они попытаются оборонять ущелье, и на всякий случай послал вперед разведчика. Вскоре греки увидели одинокого всадника, остановившегося на возвышении и оглядывавшего окрестности. Он слегка углубился в ущелье и при малейшей опасности был готов умчаться прочь. Разведчик заметил укрепления, построенные поперек прохода, и спартанцев перед ним. За укреплением находились и другие воины, но всадник не мог их увидеть. Греки не придали особого значения его появлению и вновь предались любимым занятиям: кто-то занимался атлетикой и гимнастикой, кто-то приводил в порядок красное облачение, яркое, но простое по крою, кто-то расчесывал длинные волосы.

Казалось, что они готовятся к празднеству, но в действительности эти люди готовились к смерти. Воины прекрасно понимали, что скоро погибнут страшной, мучительной смертью.

Всадник внимательно изучил все, что предстало перед его глазами, и не спеша поскакал обратно к Ксерксу. Отчет разведчика немало позабавил царя. Он послал за Демаратом, спартанским беженцем, с которым, как помнит читатель, долго беседовал на параде войск в Дориске. Когда Демарат явился, Ксеркс передал ему все, что сообщил разведчик.

– Спартанцы в ущелье, – сказал царь, – и ведут себя так, словно их ждет развлечение. Что это значит? Полагаю, ты теперь признаешь, что они не собираются сопротивляться нам.

Демарат покачал головой:

– Повелитель, ты не знаешь греков, и я сильно опасаюсь, что, высказав мои знания о них, оскорблю тебя. Судя по увиденному твоим посланником, это был отряд спартанцев, сознающих, что их ждет жестокая битва. Воины, занимающиеся атлетическими упражнениями и украшающие свои волосы, самые страшные воины Греции. Если ты сможешь победить их, тебе больше нечего будет бояться.

Ксерксу слова Демарата показались в высшей степени нелепыми. Царь был убежден в том, что воины в ущелье – какой-то маленький отряд, вряд ли помышляющий о серьезном сопротивлении. Как только они увидят персов, немедленно отступят. А потому Ксеркс приказал армии встать лагерем у входа в ущелье и подождать несколько дней, чтобы греки успели освободить путь. Однако греки оставались на своей позиции, не обращая никакого внимания на грозное присутствие превосходящих сил противника.

В конце концов Ксеркс решил, что пора действовать. Утром пятого дня царь послал отряд, достаточный, как он полагал, для того, чтобы захватить всех греков, находившихся в ущелье, и привести их к нему живыми. Этот отряд состоял из мидян, считавшихся лучшими воинами в персидской армии после «бессмертных», которые, как мы уже говорили, превосходили всех остальных. Ксеркс полагал, что мидяне легко выполнят его приказ.

Мидяне отправились в ущелье. Через несколько часов от них примчался выбившийся из сил, задыхающийся гонец и попросил подкреплений. Подкрепления были посланы, а к ночи вернулись остатки первого отряда и подкреплений, обессиленные долгим бесплодным сражением. Погибших они оставили в ущелье, а истекающих кровью раненых принесли с собой.

Изумленный и взбешенный Ксеркс решил, что дальше так продолжаться не может. На следующее утро он лично встал во главе «бессмертных» и отправился к греческим укреплениям. Там на возвышении поставили трон, и царь сел наблюдать за сражением. Тем временем греки невозмутимо выстроились на позиции в ожидании атаки. Все подходы были усеяны изрубленными телами персов, убитых накануне. Некоторые трупы были словно выставлены напоказ, представляя устрашающее зрелище, другие втоптаны в трясину.

«Бессмертные» пошли в наступление, но из-за узости ущелья их превосходство в численности не принесло никакого результата. Греки стояли непоколебимо. Атака персов разбилась об их строй, как о каменную стену. Необходимо отметить, что копья греков были длиннее персидских, к тому же они превосходили персов в мускульной силе и атлетической подготовке. В долгом жестоком бою персы падали замертво один за другим, греческие же ряды оставались сплоченными. Иногда греки расчетливо отступали, сохраняя строй и порядок. Персы бросались в погоню, думая, что побеждают, но преследуемые вдруг становились преследователями и сражались с тем же героизмом и бесстрашием, что и прежде. Спартанцы оттесняли врагов, в пылу погони нарушивших строй, и рубили их с удвоенной силой. Ксеркс, окруженный командирами, видел все это собственными глазами, был взволнован и раздражен. Трижды он вскакивал с трона с громкими яростными воплями.

Однако все усилия «бессмертных» оказались тщетными, и с наступлением ночи они были вынуждены отступить и оставить грекам их укрепления.

Подобное положение сохранялось еще день или два, а затем у шатра Ксеркса появился какой-то грек, попросивший о встрече с царем, чтобы сообщить нечто важное. Ксеркс приказал привести к нему грека. Тот сказал, что его зовут Эфиальт и он знает одну тропу, вьющуюся по скрытому горному ущелью. По этой тропе он может провести отряд персов к горной вершине, нависающей над Фермопильским проходом перед позицией греков. Добравшись до этой вершины, продолжал Эфиальт, легко спуститься, окружить греков и покончить с ними. Тропа была тайной, и о ней знали очень немногие. Эфиальт охотно брался провести по ней персов за соответствующее вознаграждение.