— Но…

— Послушай, Верность, ты хочешь, чтобы Старание рос здесь?

Верность не ответила.

— Хочешь, чтобы он стал абьюзером, который считает, что бить жену нормально?

— Нет.

— Верно. Тогда сейчас или никогда.

— Он придет за нами? — спросила Верность.

Последовало долгое молчание.

— Милость, он придет за нами?

— Возможно, но не переживай. Я знаю, как нам исчезнуть.

— Ты уверена?

— Да. Я хочу, чтобы Любовь и Смирение росли подальше отсюда, где смогут принимать собственные решения и выбирать, кого они хотят любить. «Вечная жизнь» не такая, как была раньше. Спаситель идет по опасной дорожке. Он сбился с пути. Дальше будет только хуже; я знаю. Сейчас я увереннее, чем когда-либо в своей жизни. Я приняла решение. Я никогда себе не прощу, если девочки останутся здесь. В любой день кто-нибудь из мужчин решит, что хочет Смирение или Любовь, и я ничем не смогу им помешать. Совсем ничем. Если Спаситель одобрит брак, он состоится, несмотря на мое мнение, несмотря на то, что они еще недавно были детьми.

Любовь чуть не фыркнула: мама говорит какие-то глупости.

Милость шмыгнула носом и со слезами в голосе произнесла:

— И ты, наверное, в курсе слухов? Про ребенка?

Верность не ответила. Сердце Любови загрохотало. О чем мама говорит? Конечно, Дядюшка Спаситель не…

— Слушай, — продолжила мама, — надо уезжать сейчас, пока не стало слишком поздно. Ты со мной?

— Пожалуйста, Верность, скажи да. Пожалуйста.

Это уже голос Смирения.

Любовь вздрогнула. Кожа покрылась мурашками. Ее осенило: мама со Смирением давно планировали это. Планировали вместе, тайно, за ее спиной.

На мгновение она почувствовала себя странно: как будто стоит вне своего тела и наблюдает со стороны. Солнце над чужой головой припекает чужие волосы и кожу. Твердая земля лежит под чужими ногами, запах навоза бьет в чужой нос. Соленые слезы касаются чужих губ. Чужие пальцы тянутся к чужому колотящемуся сердцу.

Впервые в жизни она не знала, что делать. Захлебнувшись всхлипом, Любовь бросилась прочь от фургона, словно одержимая.

Наши дни

Ранний рассвет посеребрил деревья, придав телу Коннора Раджа пепельный оттенок. Перлайн против воли представила маленькое тело Изабель Харт в таком же месте, брошенное на растерзание рыскающим по лесу хищникам, представила, как по ее глазам ползают муравьи. Если бы она знала, как выглядят пропавшие дети, то представляла бы и их, безжизненными и окровавленными, как труп перед ней.

Вторая группа криминалистов разворачивала лагерь. Вокруг тела установили лампы, собрали фотооборудование. Свет разгонял тени, люди приглушенно переговаривались. Художник начал рисовать; другие приступили к записи первичного осмотра.

Перлайн смотрела сквозь пелену страха, не в силах отвлечься от стеснения в груди. Как им искать детей? Они даже не знают, кто эти дети. Обнаружение детского тапочка казалось крошечной удачей, поскольку означало, что девочка была в этой точке леса, но это все равно не помогало идентифицировать пропавшую девочку или понять, куда она подевалась.

Господь всемогущий. Перлайн чувствовала, что ее шатает. Сердце колотилось беспорядочно и неистово. Грудь сдавливало. Перлайн отвернулась от тела и пошла прочь. Надеясь, что ее не видно, она тяжело села на землю позади дуба и опустила голову между коленей. Ей просто нужна минута. Одна минута. Это все, и потом она снова сможет сосредоточиться.

Шорох листьев заставил ее поднять голову. Рядом сел на корточки Диббс. Он помедлил, потом накрыл ее руку гладкой ладонью. Перлайн втянула воздух, сморгнула слезы и уставилась на свои туфли. Ее мучали неловкость и стыд.

— Я в порядке. Мне просто нужна минутка.

— Посмотри на меня, — сказал Диббс.

Она покачала головой.

— Пожалуйста.

Перлайн подняла глаза.

— Ты справишься, Перл. Ты лучше всех подходишь для этой работы. Ты быстрая, умная и раздражающе хороша. Не сомневайся в себе ни секунды. Ты меня слышишь?

Она сглотнула. Открыла было рот, чтобы возразить, но он сказал:

— Никаких «если» или «но». Ты чертова машина. Если бы у меня пропал ребенок, я не обратился бы ни к кому другому.

Она заставила себя посмотреть ему в глаза.

Диббс встал и протянул руку. Перлайн приняла ее, и он поднял ее и коротко обнял, прошептав на ухо:

— Мы справимся.

Она отстранилась и натянуто улыбнулась:

— Спасибо.

Диббс кивнул и вернулся на место преступления. Глядя ему в спину, Перлайн глубоко вдохнула и, выдохнув, пошла следом за ним к телу, мысленно повторяя его слова. Она надеялась, что Диббс прав. Если он в нее верит, она тоже должна. И все-таки под ложечкой сосало, а в голове аварийной сигнализацией мигала отцовская злоба.

«Соберись. Делай свою работу. Будь машиной, которой, ты знаешь, ты можешь быть».

Фотограф направил вспышку на деревья. Перлайн встретилась глазами с Диббсом, и, к ее облегчению, ее следовательский ум снова включился.

— Думаешь, Гибсон убил Раджа и сбежал с детьми?

— Не знаю. Это кажется…

— Слишком простым?

— Возможно. Никто не упоминал, чтобы у Раджа или Гибсона было оружие, способное на подобные повреждения. — Она показала на раскроенный лоб Раджа. — Это сделали не кулаками или ногами. С другой стороны, у одного из них мог быть припрятан нож. Но что за лезвие способно нанести такую рану? И зачем Гибсону убивать приятеля? Сделка пошла не так? Спор насчет детей? Может, Радж хотел их отпустить, а Гибсон нет?

Диббс почесал челюсть, будучи в таком же недоумении, как она.

Перлайн подошла к Лиз Хичкок, второму старшему криминалисту. Она пожала руку Лиз и кивнула на тело. Господи. Ну и месиво.

— Что могло сотворить такое с его черепом?

Лиз встала на колени и наклонилась поближе к голове Раджа. После долгого разглядывания раны она подняла глаза на Перлайн и пожала плечами.

— Сложно сказать на данном этапе. Слишком много крови. Но рискну предположить, что это какое-то острое лезвие. Точно ничего тупого. Вам придется подождать вскрытия.

Перлайн почесала шею. Ладонь намокла от пота. Она посмотрела на Диббса.

— Куда Гибсон забрал бы детей? Где спрятал бы тела? Что мы знаем о местах, где он бывает? Есть у него родственники в округе? Собственность, транспортные средства на его имя?

— Это легко выяснить, учитывая, что его уже арестовывали.