И на уроке английского будут шептаться, достаточно громко, чтобы я услышала: «Ты знаешь, что она в прошлом году спала с Заком Эйлоттом? Они встречались, кажется, неделю». Она сама лезла к Моргану. Это очевидно. Джорджия говорит, она всё время врёт. И всегда врала».

– Эй, ты тут?

Я закрываю глаза, прижимаюсь к дребезжащему окну автобуса.

– Ага, – мне противно слышать свой голос, такой сдавленный, будто мне сжимают горло. – По-прежнему в автобусе. Уверен, что можешь без проблем со мной говорить?

– Конечно. У папы свободный тариф.

– И он не возражает?

– Он не знает, – Лукас смеётся. – Но, думаю, и не возражал бы. Он был бы рад уже тому, что я хоть иногда не ною о том, как хочу вернуться в Англию. Хотя я очень, очень хочу.

– Я тоже хочу, чтобы ты был здесь.

– Было бы классно, да? – спрашивает Лукас. Мне нравится его манера говорить. Он кажется взрослее мальчишек из нашей школы. Умнее. Увереннее. – Ты бы помогла нам с братом доесть этот нелепый мамин обед. Курицу с какой-то оранжевой фигнёй. Думаю, это абрикосы. Наш папаша – просто демон, он заставляет нас доедать всё, даже то, что нам не нравится. А потом ты показала бы мне какой-нибудь свой дурацкий фильм.

Я не могу сдержать улыбку.

– Ещё бы не классно, – мой желудок сводит от тоски, потому что я мечтаю об этом больше всего на свете. Об обеде, приготовленном для меня. О шумной, занятой семье, о звоне тарелок в раковине, о набитом, тугом, тёплом животе. О том, чтобы сидеть, накрывшись одеялом, смотреть фильмы и болтать. О друге. Мне так сильно не хватает друга.

– Всё в порядке? – спрашивает Лукас.

– Да. Я просто устала.

– Зато ещё один день позади, – напоминает он.

– Это был тяжёлый день. Несколько уроков в компании Джорджии.

– Но ты справилась. И теперь едешь в автобусе домой, смотреть «Жителей Ист-Энда» и есть сэндвичи с сыром и огурцами.

– Лукас, я же сказала, что терпеть не могу огурцы.

– Нет уж, съешь парочку ради своего бедного бро, тоскующего по дому, – он смеётся. Бро. Мне нравится, что он считает себя моим бро.

Я нажимаю красную кнопку, чтобы остановить автобус.

– Лучше я ради тебя намажу на тост «Мармайт», – обещаю я.

– Эмми, да это почти секс по телефону! Особенно когда ты сказала «Мармайт».

Я вновь хохочу, уже не заботясь о том, что за спиной сидит девушка из моей школы, о том, что она всем расскажет. Я могу смеяться. Могу жить своей жизнью, ходить в школу, учиться. Лукас прав. Я не сделала ничего плохого.

– Ты самый странный человек, что я встречала, – говорю я. Автобус с грохотом останавливается, и я выхожу.

– Только мы не встречались, – Лукас вздыхает. – Ну надо же, всю жизнь прожили в часе езды друг от друга, а познакомились, как только я переехал в другую страну. Безумие, правда?

– Полнейшее безумие. Этот шарик – просто садист, да?

– И гений, – добавляет Лукас.

– Ваш звонок был переадресован на голосовой почтовый ящик.

Опять на голосовой почтовый ящик. Лукас всегда мне отвечает. Или перезванивает. Что сегодня не так? Именно сегодня, когда мне так нужна его помощь? Я смотрю на ворота школы, на огромные квадратные окна, на головы в окнах, на длинные ряды велосипедов у входа, на уголки мониторов в кабинете информатики, и желудок опять сводит. Я не могу. Я думала, что смогу, но я не могу.

Ноги дрожат, я спотыкаюсь о бордюр. В этот самый момент телефон у меня в руке резко звонит. Подношу его к уху, не глядя на экран.

– Да?

– Привет, это я.

Я застываю. Небо, затянутое тучами, темнеет.

– Я? К-кто это?

На другом конце провода слышится вздох и знакомый смех.

– Ты серьёзно не сохранила мой номер?

– Хм-м…

– Господи, да я это, я. Элиот.

– А, да? Прости. Привет, – я глубоко вздыхаю и начинаю медленно идти, понемногу набирая скорость. Вот и всё. Я этого не сделаю. Я не пройду школьные ворота. Я думала, что смогу. Правда думала, что смогу, но я не могу.

– Я, да, я забыла его сохранить. Прости.

– Эмми, у тебя всё в порядке? – спрашивает Элиот. – У тебя голос… странный.

Зачем спрашивать, всё ли у тебя в порядке? Даже если тебе удалось взять себя в руки, стоит кому-то задать этот вопрос, и комок снова прыгает прямо в горло.

– Я только что… я должна была пойти на собеседование и не смогла. Прямо сейчас. Когда ты позвонил.

Какое-то время Элиот молчит, потом спрашивает:

– И почему ты не смогла?

Я подхожу к автобусной остановке. В груди у меня тугой узел, ноги в туфлях на каблуках, позаимствованных у Рози, – неуклюжие, шаткие, царапают тротуар. Мужчина, разговаривающий по телефону, смотрит на меня, будто не одобряет, что я стою рядом.

– Это ш-ш-кола, – бормочу я Элиоту, слова расплываются. – Мне понр-равился этот вариант, и зарплата нич-чего, но стоило мне её увидеть, и я не смогла войти. Я была в шоке или что-то вроде того… – я не знаю, зачем всё это ему рассказываю, но мне приятно слышать его голос и приятно, что кто-то меня слушает. Чёрные тучи сгущаются у меня над головой.

– Ничего, – спокойно говорит Элиот. – Это не так страшно, Эмми. Я уверен, люди часто не могут прийти на собеседование вовремя или даже заболевают. Ты всегда можешь попросить назначить тебе другой день.

Я качаю головой, сглатываю, отчаянно пытаюсь унять бешено стучащее сердце. Хина. Что я скажу Хине из отдела кадров?

– Нет, – отвечаю я. – Нет, не думаю, что этот вариант мне подойдёт, – я опускаю глаза, смотрю на чёрные туфли-лодочки, после долгих раздумий выбранные из гардероба Рози, на прямую миди-юбку, купленную специально для этого случая, на ногти, накрашенные вчера вечером, когда я была уверена, что готова. Наконец-то. Мои глаза наполняются слезами. Пустая трата денег. Пустая трата времени.

– Ну и хорошо, – беззаботно говорит Элиот. – Иногда нужно столкнуться с чем-нибудь лицом к лицу, чтобы понять, что никогда этого не хотел.

И я киваю, хотя это бессмысленно, потому что он меня не видит, и ещё потому что это неправда. Я очень хотела. Радостное волнение, которое я чувствовала, собираясь на собеседование, подбирая одежду, представляя, чего смогу достичь в этой профессии, доказывают, что я действительно хотела. Мне просто слишком страшно. Всё ещё страшно переступить порог школы. Мне тридцать. Мне тридцать лет, и я всё ещё не в силах это сделать. Меня трясет от злости на себя, словно бьет током.

– Эмми, ты ещё тут?

Я резко смахиваю слёзы, бегущие по щекам.