– Нестойких? – удивилась Шаттон.

– Монстры не знают, что они монстры, – убежденно сказала Мила. – Они пестуют внутри себя неудовлетворенность, слабость. Энигма умеет их распознавать, он их перехватывает, сближается с ними. Он умеет им потакать, знает, как втереться к ним в доверие. И внушает им ложное убеждение…

– А именно? – скептически вопросил Коррадини.

– Что они могут стать всем, чем пожелают. Что их фантазии, даже самые нездоровые, не являются заблуждением. Что, даже если в глубине их существа втайне вызревает кокон насилия, в этом нет ничего плохого.

– Ты хочешь сказать, что татуированный человек невиновен? – окончательно взбесился Бауэр.

– Нет, я хочу сказать, что Энигма – Подсказчик.

10

Их называли «подсказчиками», или «сублиминальными киллерами»: самым знаменитым был Чарльз Мэнсон.

Они окружали себя последователями и создавали «семьи».

Убивали чужими руками. Выбирали посредника, настраивали его на свой лад и наконец убеждали следовать своим собственным, самым темным инстинктам.

Подсказчики не имели никакой связи с жертвой, не вступали с ней в контакт, не дотрагивались до нее даже пальцем. Порой даже не знали ее, поскольку намечали не сами. Пусть выбирает последователь, покопавшись в своих желаниях или в своей злобе. Почти никогда не присутствовали при убийстве. Иногда находились совсем в другом, отдаленном месте.

Зачастую все это делало их неуязвимыми для правосудия. Им нельзя было предъявить обвинение, нельзя было наказать. Но главное, было трудно – почти невозможно – обнаружить их.

Они ставили себе целью не убить и даже, как это ни парадоксально, не причинить зло. То и другое – не более чем следствия, причем второстепенные, истинной причины, которая двигала ими.

Власть, позволяющая изменять личность, превращать безобидных людей в садистов и убийц.

Мила хорошо это знала, поскольку в своей жизни столкнулась с таким человеком.

По этой-то причине она больше не хотела слышать об Энигме и обо всем, что с ним связано. Теперь она могла признаться себе, что напугана.

В одиннадцать вечера она вышла из Управления с твердым намерением больше никогда не возвращаться туда. Дождь, ливший весь день напролет, так и не перестал. Мила поймала такси и поехала на вокзал. Последний поезд отправлялся в полночь, и ей вовсе не улыбалось на него опоздать.

Ей хотелось поскорей доехать до озера и забрать дочку.

Мать Джейн сказала по телефону, что Алиса хочет спать и она может уложить девочку на диване. Мила поблагодарила ее, но сообщила, что все-таки заедет и заберет дочку домой, тем более что завтра суббота и она сможет валяться в постели сколько захочет.

До вокзала Мила добралась даже слишком рано. Оставалось время выпить кофе, уж который за день. В единственном открытом бистро было всего три посетителя. Мужчины.

Миле выдали большой кофе в картонном стаканчике. Она прошла к одному из столиков у самой витрины. Кофе был невкусный, но хотя бы горячий, а Мила замерзла. Даже, кажется, простыла, ее лихорадило. Хорошо бы сейчас свернуться клубочком в Алисиной берлоге из одеял, постараться заснуть и не видеть дурных снов.

Надо было позвонить Саймону Беришу, извиниться за то, что доставила ему неприятности своим вторжением в Лимб. Но Мила не собиралась ничего ему рассказывать. Была по-прежнему убеждена, что лучше держать его подальше от этой истории.

Что до нее самой, то она забудет сегодняшний день. Вернется к рутинной жизни на озере, пусть даже это означало вернуться к письму, лежащему в ящике кухонного стола.

Общее состояние пациента по-прежнему представляется необратимым.

Поднося стакан к губам, чтобы сделать очередной глоток темной бурды, Мила заметила, что один из посетителей пристально смотрит на нее.

Мужчина, стоявший у стойки, тотчас же отвел глаза. На нем был черный плащ, серые брюки и поношенные коричневые башмаки. Он поднял руку и заложил за уши пряди прямых, сальных волос.

Движение было мгновенным, но Мила заметила над гладким воротником рубашки темное пятно.

Она вздрогнула, у нее перехватило дыхание. Это родинка или татуировка на шее? Похоже на число или ей показалось?

Мила держала незнакомца в поле зрения, ожидая, что он снова обернется и посмотрит на нее. Этого не случилось, но мужчина не уходил. Тогда она встала сама, решив пройти на перрон.

В ларьках и магазинчиках были опущены шторы, нигде ни души. Мила шла не оборачиваясь, но прислушивалась к малейшему шороху за своей спиной. Но лишь отголоски ее собственных шагов раздавались под высоким пролетом восточного крыла вокзала, да жужжала подметальная машина, чистящая мостовую невесть где.

Состав уже подали, и Мила вошла в последний вагон. Постояла у автоматических дверей, проверяя, не идет ли следом человек из бара. Такое было возможно, ведь этот поезд – один из последних.

Но незнакомец в плаще не пришел.

Двери закрылись, и Мила неожиданно почувствовала облегчение. Теперь можно выбрать место. Нелегкая задача: ведь вагон совершенно пустой.

Еще полчаса, и я почти дома, сказала она себе. Как же хотелось ей снять мокрые одежки, но еще больше – сунуть их в картонную коробку и спрятать в стенном шкафу.

Я больше ни за кем не охочусь. Я – мать.

Хотя она уже год не работала, у нее была отложена приличная сумма, позволявшая открыть небольшой киоск у озера, рядом с магазинчиком, где продавали блесны и прочие принадлежности для рыбалки. Если дела пойдут хорошо, она сможет даже завести лодку и возить туристов по местам, где водится чудесная радужная форель, радость для рыбаков, которые потом делают из рыбы чучело и выставляют на каминную полку.

Да, ей вполне подойдет такая роль.

На минуту вспомнила, как совсем недавно испугалась незнакомца в плаще, и устыдилась. Раньше с ней не случилось бы ничего подобного. Но может быть, это добрый знак: похоже, она почти избавилась от прежнего инстинкта, призывавшего гоняться за тенями. Может быть, только любопытство заставило ее принять приглашение Шаттон, но это в какой-то мере явилось благом: Мила получила подтверждение тому, что она становится «человечной».

Я пришла из тьмы…

Раздумывая обо всем этом, она чувствовала, как плечи и шея расслабляются после долгих часов напряжения. Мерный ход поезда убаюкивал, перестук колес оказывал чуть ли не гипнотическое воздействие. Она сама не заметила, как закрыла глаза.

Веки мгновенно поднялись при неожиданном звуке. В туалете, в конце вагона, кто-то спустил воду.

С этой водой утекли и киоск на озере, и лодка, и все приятные мысли. Мила с дрожью ожидала момента, когда откроется дверь, но человек в туалете не спешил.

Мила мысленно начала отсчет секунд. Она знала, что в моменты напряжения время норовит остановиться. Но, насчитав добрых четыре минуты, поняла: что-то не так.