Она поднялась и направилась к двери. Чем ближе она подходила к источнику звуков, тем больше крепло в ней убеждение, что там – девочка с кошкой. Но, переступив порог, не поверила собственным глазам.

Перед ней стоял могучий лесной олень, самец.

Лоснящаяся шерсть, царственная осанка. Мила поняла, почему проснулась от холода: олень, возможно в поисках еды, вошел в дом через распахнутую настежь заднюю дверь. Он поднял голову, и внушительные рога уткнулись в люстру, та покачнулась. Потом олень уставился на Милу.

Глядя зверю в глаза, околдованная абсурдностью сцены, она все твердила и твердила себе: «У меня на кухне – лесной олень». Сон это или какой-то знак?

Тогда вернулись воспоминания. «Меня накачали наркотиком», – сказала она себе. Но олень – не галлюцинация, так же, как глаза в Алисиной берлоге из одеял.

Мила бросилась к лестнице с пистолетом в руке. Резкое движение спугнуло зверя, он заметался в поисках выхода, Мила слышала, как скользили по полу его копыта, но ее волновало совсем другое.

Несмотря на головокружение, она побежала вверх по ступенькам, держась за перила, чтобы не упасть. Добравшись до верхнего этажа, устремилась в спальню Алисы. Молясь лишь об одном, распахнула дверь.

Но кровать была пуста и нетронута.

Кошмар обступал, обретал форму. Но Мила не сдавалась.

– Алиса! – закричала она. – Алиса, отзовись!

Направилась к берлоге из одеял. Ведь часто бывало так, что дочка там засыпала.

На верхней площадке перед ней предстала та же картина, что и накануне вечером. Шалашик был на месте, вход занавешен. Под сурдинку звучала песня: голос Элвиса, который не спутаешь ни с каким другим. Опять она заснула с айподом, поэтому и не слышит, как я ее зову.

На этот раз Мила не раздумывая отдернула плед. Но Алисы не было в шалаше.

Мила огляделась, пытаясь понять. Ею овладевало отчаяние. Почему я ничего не помню о вчерашнем вечере?

Она спустилась вниз, осмотрела дом, пытаясь найти следы, которые помогли бы восстановить произошедшее. Когда они приехали, двери и окна были заперты, тут не возникает никаких сомнений. Но вот чердак она не проверила. Тот человек вошел оттуда?

Мила уже сомневалась, в самом ли деле кто-то проник в дом. Тот взгляд из темноты – игра воображения?

Она уже ни в чем не была уверена, даже в себе самой.

Вышла из задней двери, побежала к мосткам. Сколько раз она говорила Алисе не подходить слишком близко к озеру? Мила даже не знала, что хуже: девочку похитили или она утонула. Но в прозрачной воде не было видно никакого тела. Мила приняла это к сведению, но тревога нарастала.

Нужно успокоиться, сказала она себе. Успокоиться и подумать. Ведь я знаю, что делать в таких случаях. Я искала пропавших без вести. Мне доступен скрытый язык вещей, я чую зло, в них таящееся, вижу тени, незримые для всех, следую за ними в темный мир.

Из тьмы я пришла…

Она вернулась в дом: нужно все внимательно осмотреть, поискать аномалии, следы борьбы, пятна крови, оставленные Алисой или возможным похитителем. Улики исчезают, напомнила себе Мила. Окружающая среда впитывает их, и они пропадают навсегда. Поэтому первичный осмотр места происшествия всегда самый важный. А олень уже потоптался на кухне.

Бродя по комнатам, Мила услышала звонок: где-то в доме надрывался сотовый, призывая ее.

Кто это мог быть?

Она тут же все бросила и пошла искать телефон. Нашла там же, где оставила накануне вечером, когда Алиса помешала ей позвонить в полицию.

Ты не поверишь: папа приехал забрать меня.

Мила ответила, во власти самых тяжелых предчувствий:

– Алло…

– Доброе утро, госпожа Васкес, это из местной полиции, – заговорил мужской голос. – Ночью вы оставили на автоответчике сообщение о том, что ваша дочь пропала, все верно?

Мила опешила: она помнила, что звонила и что голос в записи просил подождать, но вовсе не была уверена, что оставляла сообщение.

– Возможно, да. – Она явно сомневалась.

– Извините, что не перезвонили раньше, но зимой у нас мало наличного состава, и по ночам люди объезжают территорию, чтобы отпугнуть воров, держащих на примете летние домики.

– Ничего страшного, не беспокойтесь, – прервала его Мила, ее интересовало другое – нашли ли они Алису. – У вас есть новости о моей дочери?

– К сожалению, нет, – отвечал агент. – Можете подробнее рассказать, что именно произошло?

– Ночью кто-то проник в дом и увел мою дочь Алису.

– Можете описать этого человека?

– Нет, – призналась Мила. – Меня, должно быть, накачали наркотиком, я не помню его лица. – Только глаза, подумалось ей. Потом – сплошная пустота. Ее охватила дрожь.

– А вашу дочь вы можете описать?

За годы работы Мила усвоила, что люди, заявляя об исчезновении кого-то из близких, либо под влиянием паники, либо пребывая в смятении, часто предоставляют сведения, совершенно бесполезные для поисков. Она сосредоточилась на деталях, которые сама считала ключевыми для первого описания, избегая лишних эпитетов и комментариев, чтобы полицейский, ведущий запись, не отвлекался на них.

– Десять лет, рост метр тридцать восемь, вес тридцать пять килограммов, телосложение среднее, – перечисляла она, медленно, чтобы собеседник успевал записывать. – Глаза зеленые, волосы рыжие, до плеч. В последний раз, когда я ее видела, на ней были синие вельветовые брюки, синий джемпер крупной вязки, белая рубашка и белые кроссовки «найк».

Тут Мила заметила, что на вешалке у входа все еще висит светлая курточка Алисы. Замерзнет ведь, кольнула безумная мысль, как будто в этом одном в данный момент и заключалась проблема.

– Особые приметы? – спросил полицейский.

– В каком смысле, простите? – Мила не могла уразуметь, к чему такой вопрос.

– Есть у девочки особые знаки на коже: родинки, шрамы или же пломбы на зубах?

– Нет, – рассердилась Мила. В местной полиции, по-видимому, не привыкли к делам о без вести пропавших. – Ничего такого.

– Точно нет? – переспросил собеседник, сохраняя спокойствие.

Мила вышла из себя:

– Простите, но зачем вам особые приметы, не заметные с первого взгляда?

– Затем, чтобы в случае надобности опознать тело, – прозвучал ответ.

Мила внезапно похолодела. Что это за методы такие? Еще ни разу ей не встречался такой дилетант. Она хотела было возмутиться, но уловила что-то на другом конце линии.

Сдавленный смешок.

– Госпожа Васкес, вы слушаете?

Кто-то был там рядом и смеялся.

– Сударыня, вы хотите что-то добавить к вашему заявлению? – настаивал агент.