– Что же это вы, Прасковья Никитична, такое творите?Зачем наговариваете?

Тут старуха принялась причитать:

– Ох, не знаю, может, и не ты это шумишь. Да только вотя никак уснуть не могу, цельную ночь ворочаюсь с боку на бок. То голова у меняболит, то в груди ломит. Думаю, что все это от плохого питания. Пенсия-то ведьу меня крошечная, вся на оплату квартиры уходит. Знаешь что, займи-ка мнепятьсот рублей, а? Через неделю отдам.

Тамара, не ожидавшая подобного поворота, с чистым сердцемвытащила кошелек и протянула бабульке купюру:

– Конечно, берите, поправляйтесь.

Через неделю соседка уже сама пришла к Томке:

– Не могу пока долг отдать. Видишь, совсем разболелась,еле ноги передвигаю. Ты вот что, дай-ка мне еще пятьсот рублей, я тебе тогдауже сразу тысячу отдам.

Подруга поморщилась, но деньги дала.

А еще через неделю Прасковья Никитична деловито выложилаТомусе:

– Вон, в соседнем подъезде Ленка живет, тоже, как ты, вбанке работает. Так она своей соседке Олимпиаде Львовне и телевизор новыйсправила, и путевку в санаторий купила, и с каждым праздником ее поздравляет. Ау меня, между прочим, трудового стажа на целых десять лет больше, чем уОлимпиадки! Ко мне, значится, и уважения больше должно быть!

– Я что-то не пойму, вы на что намекаете? –осторожно спросила Томка.

– Я об уважении к пожилому человеку толкую! –взъярилась соседка. – Вы вот, нынешняя молодежь, деньги лопатой огребаете,а сами того не знаете, как тяжело нам трудовая копеечка доставалась! А мы,между прочим, ради вашего светлого будущего все жилы надорвали, вы нам по гробжизни должны быть обязаны! – Старуха выдержала длинную мхатовскую паузу ивынесла вердикт: – Пятьсот рублей в неделю – от этого ты не обеднеешь. Ну иконечно, демисезонное пальто мне надо новое справить, шапку норковую, зимниесапоги не помешают…

Подруга сначала растерялась от подобной наглости, но потомтвердо сказала вымогательнице:

– Не знаю, с чего вы решили, будто я деньги лопатойогребаю. Но даже если бы это было и так, вы – последняя, кому мне придет вголову давать такие суммы. Да и с какой стати? Я помогаю родителям, бабушке,племянникам. Так что на мою зарплату не рассчитывайте. И кстати, не забудьтевернуть тысячу рублей, которую брали в долг.

– Ах так? – прошипела старая карга. – Ну, тыеще пожалеешь!

С этого дня жизнь Томуськи превратилась в ад. Прасковья Никитичназабросала участкового заявлениями, в которых с неистощимой фантазиейрасписывала злостную хулиганку Тамару. Дескать, ночью девчонка никакого покояне дает своими гулянками с пьяными песнями под гитару. Днем она оскорбляетбеспомощную пенсионерку нецензурными словами. И в любое время суток выставляетмусорное ведро с ядовитой краской под соседскую дверь, чтобы окончательноотравить и без того безрадостное старушечье существование. Кстати, околоквартиры старой карги действительно появилось какое-то вонючее ведро. Видимо,она сама же и притащила его с помойки, чтобы сделать свое вранье болееубедительным.

Участковый при очередной встрече с Томуськой отводил глаза,но ничего поделать с кляузницей не мог. Тома тоже не могла – ну не драться же ссемидесятилетней женщиной, в самом деле! А Прасковья Никитична, почувствовавсвою безнаказанность, совсем раздухарилась. Раздобыв каким-то образом телефонбанка, где работала Тома, она принялась названивать туда. Высоким дребезжащимголоском старуха рассказывала про Тамару разные пакости, нимало не заботясь отом, с кем она говорит – с операционисткой или с президентом банка. По банкупоползли слухи, опровергать которые у Томуськи не было ни моральных, нифизических сил.

Рассказывая мне эту историю, подруга чуть не плакала:

– Ну что мне делать? Прямо старушечий рэкет какой-то!Может быть, платить этой вымогательнице? В конце концов, так я лишусь всеголишь двух тысяч рублей в месяц, а не всей зарплаты. Меня же скоро уволят!

– Ни в коем случае! – возмутилась я. – И вообще,чего ты так долго терпела? Надо было раньше мне все рассказать. Давно бы ужеосвободилась от старухи.

И я повела Томуську к Вовке. Выслушав ее горестный рассказ,он кивнул:

– Так, расклад ясен. Вы как хотите – с рукоприкладствомили без?

– Конечно, без, – испугалась Томуся.

– Успокойся, это он так шутит, – объяснилая. – Слушай сюда, Качалов. Твоя сверхзадача такая: приехать, поговорить состарухой словами из твоих ролей, поблестеть золотой цепью и уехать. В процессеразговора надо дать понять, что ты Томкин любовник, который за нее в случаечего и замочить сможет. Сделаешь?

И Вовка сделал. Он отправился к Прасковье Никитичне сразу жепосле съемок – в гриме, наколках, на казенном черном джипе. Что конкретно онсказал божьему одуванчику, осталось для нас тайной. Да это, в общем, и неважно. Важен результат, а он не замедлил сказаться.

Тем же вечером в дверь Томуськи робко поскреблись. Она пошлаоткрывать – и замерла на пороге. За дверью стояла Прасковья Никитична изаискивающе улыбалась. В руках она держала тарелку с блинами.

– Вот, соседушка, испекла блинков и принесла тебеотведать. Все-таки Масленица на дворе!

Тамарка, грешным делом решившая, что старуха хочет ееотравить, стала поспешно закрывать дверь:

– Спасибо, мне не надо.

– Да ты не серчай на меня. – Прасковья Никитичнаумудрилась протиснуться в щель и теперь стояла в тесном коридоре. – Малоли что между соседями бывает. Вон Ленка-то из соседнего подъезда уговорилаОлимпиаду Львовну переписать квартиру на себя, а потом взяла и сдала бабку всумасшедший дом. Теперь под следствием за мошенничество. А ты разве же на такоепойдешь?

«Я-то не пойду, да вот ты больно прыткая», – угрюмоподумала Томка. Словно прочитав ее мысли, соседка смущенно проговорила:

– Ну, кто старое помянет, тому глаз вон. Ставь, что ли,чайник, а то блинки совсем остынут…

С тех пор Прасковья Никитична стала как шелковая. Оно ипонятно – даже в ее возрасте не хочется принять смерть от руки отморозка начерном джипе. Правда, тысячу рублей Томуське она так до сих пор и не вернула.Ну, да не все же сразу.

После случая с Тамарой спрос на Вовку среди моих подругвырос необычайно. С его помощью можно было легко уладить самые различные дела:отвадить неугодного кавалера, приструнить сексуально озабоченного начальника,да и просто перевезти с дачи мешки с картошкой. Другая на месте Вовкиной женыВеры уже давно поставила бы вопрос ребром: «Или я, или эти девицы, что вечновертятся вокруг тебя со своими просьбами». Но Веруня лишь снисходительнопоглядывает на мужа и ваяет на двухконфорочной плите настоящие шедеврыкулинарного искусства.

– Слушай, пойдем к нам! – пригласил Вовка. –Верка такой борщ наварила – закачаешься! А то ты, мать, что-то вроде какотощала, смотреть страшно.