Угрюмое, грозное молчание Простодушного, его мрачные глаза,дрожащие губы, озноб, пробегавший по его телу, вселяли в сердца тех, кто гляделна него, ту смесь сострадания и ужаса, которая сковывает все душевные движения,исключает возможность слов и проявляется только в виде несвязных восклицаний.Прибежала хозяйка гостиницы вместе со своим семейством; все трепетали при видеего скорби, с него не спускали глаз, следили за всеми его жестами. Оледеневшеетело прекрасной Сент-Ив вынесли в залу с низким потолком, подальше от глазПростодушного, который, казалось, еще искал ее, хотя больше ничего уже не могвидеть.

В то время, когда смерть являла такое зрелище, когда телоуже было выставлено у дверей дома и два священника, стоя у кропильницы,рассеянно читали молитвы, а прохожие от нечего делать брызгали на гроб святойводой или равнодушно шли своей дорогой, когда родные плакали, а жених готов быллишить себя жизни, – заявился вдруг Сен-Пуанж с версальской приятельницей.

Мимолетная прихоть, только единожды удовлетворенная,обратилась у него в любовь. Отказ от его благодеяний задел вельможу за живое.Отец де Ла Шез никогда и не подумал бы заглянуть в этот дом, но Сен-Пуанж,непрестанно воскрешая образ прекрасной Сент-Ив, горя желанием утолить страсть,которая после однократного наслаждения вонзилась в его сердце острым жалом,сам, не колеблясь, пришел за той, с кем не захотел бы увидеться и трех раз,если бы она явилась к нему по собственному почину.

Он выходит из кареты и первое, что видит, – это гроб; онотводит глаза с естественным отвращением человека, вскормленного наслаждениямии считающего, что должен быть избавлен от зрелища людского горя. Он собираетсявойти в дом. Женщина из Версаля спрашивает из любопытства, кого хоронят; ейговорят, что м-ль де Сент-Ив. При этом имени она бледнеет и громко вскрикивает;Сен-Пуанж оборачивается, его душа наполняется изумлением и скорбью. Добряк Гордонбыл тут же, весь в слезах. Прервав свои печальные молитвы, он сообщаетцаредворцу об ужасном несчастье. Он говорит с той властностью, которой наделяютчеловека скорбь и добродетель. Сен-Пуанж по природе не был злым; поток дел изабав увлек его душу, не успевшую познать себя. Он был еще далек от старости,которая обыкновенно ожесточает сердца вельмож, и слушал Гордона, потупившись,затем утер несколько слезинок, пролившихся, к его собственному удивлению: онизведал раскаяние.

– Я непременно хочу повидать, – проговорил он, –необыкновенного человека, о котором вы мне рассказали; он приводит меня почти втакое же умиление, как та невинная жертва, которая умерла по моей вине.

Гордон следует за ним в комнату, где приор, м-ль ДеКеркабон, аббат де Сент-Ив и кое-кто из соседей приводят в сознание молодогочеловека, лишившегося чувств.

– В вашем несчастье повинен я, – сказал ему помощникминистра, – и готов потратить всю жизнь на то, чтобы его загладить.

Первым побуждением Простодушного было убить его, а затем исебя. Это было бы всего уместнее, но он был безоружен и за ним зорко следили.Сен-Пуанжа не расхолодили отказы, сопровождавшиеся укорами, а также знакамипрезрения и отвращения, вполне им заслуженными.

Время смягчает все. Монсеньеру де Лувуа удалось в концеконцов сделать из Простодушного превосходного офицера, который под другимименем появился в Париже и в армии, заслужил одобрение всех порядочных людей инеизменно выказывал себя истинным воином, равно как и философом.

О былом он никогда не говорил без стенаний, а между тем всеего утешение было в том, чтобы говорить о нем. До последнего мига жизни чтил онпамять нежной Сент-Ив. Аббат де Сент-Ив и приор оба получили выгодные духовныедолжности. Добрая м-ль де Керкабон утвердилась во мнении, что воинские почести– лучший удел для ее племянника, чем сан иподьякона. Алмазные серьги так иостались у версальской богомолки, которой был преподнесен еще один прекрасныйподарок. Отец Тут-и-там получил много коробок шоколада, кофе, леденцов,лимонных цукатов, а в придачу еще «Размышления преподобного отца Круазе»[68] и«Цвет святости» [69] в сафьяновых переплетах. Добрый Гордон до самой смерти былв теснейшей дружбе с Простодушным; он тоже получил хороший приход и навсегдапозабыл и об искупительной благодати, и о соприсутствующей помощи. «Нет худабез добра», – такова была его любимая поговорка. А сколько на свете честныхлюдей, которые могли бы сказать: «Из худа не бывает добра!»