вязаным одеялом, оно было ему коротко и не закрывало ноги. Сквозь дыру в крыше куда-то на чердак закапал дождик, и Коди уснул под его бормотание.

Октябрь выдался холодным, но он старался продолжать свои привычки – чай и каша по утрам, приборка, пробежка, заполнение бланков. Правда, он их больше никуда не отправлял. Помахав невидимым теперь Джею, тете Марте и дяде Бо, он отправлялся на пробежку – из его рта вырывались облачка, от спины валил пар, но он все бежал. Каждый день он обегал свой город, и пока он делал это, он знал, что все будет хорошо. И все же… его пугало приближение зимы. Что, если она выдастся очень холодной? Что он будет делать, ведь он не умеет пилить и колоть дрова, разжечь котел в подсобке паба ему не по силам… Можно, конечно, забиться в какой-нибудь из маленьких домиков, где есть камин, и переждать зиму там, не отходя от огонька, но тогда его могли застать врасплох пьянчуги, а он их очень боялся. Боялся он и того, что они придут в паб и разворуют все, но верил, что жилой дом они тронуть не посмеют…

Только бег его и успокаивал. Во время пробежки на углу Четвертой и Черри стрит ему показалось, что он услышал чьи-то шаги. Слух мгновенно зацепился за эту забывшуюся мелодию – топ-топ-топ, вот какие там были ноты.

Он бросился к источнику звука, каждый его шаг казался ему замедленным, как в плохом сне, когда силишься бежать быстрее, но не можешь. Обогнув дом мистера Причарда (Четвертая стрит, 68, три кошки, серое кресло-качалка в летний день и упавшая на газон газета), он замер так резко, что пар из его рта вырвался намного дальше его самого и, немного повисев, растаял. Посреди широкой улицы стояла большая коробка, перевязанная гигантским подарочным бантом ярко-желтого цвета, его концы трепетали по асфальту, двигаясь словно сами по себе.

Коди недоверчиво протер глаза уже ставшим привычным усталым движением.

Обходя по кругу загадочную коробку, он постепенно сокращал расстояние. То и дело оборачиваясь на соседние дома, в каждом из них видя угрозу, он, наконец, приблизился к ней вплотную. Она доставала ему почти до колен. Желтую ленту подхватил порыв ветра и она вскинула резные концы вверх, но тут же опала. Так же трепетало его сердце.

Он снова воровато оглянулся и опустился на колени перед коробкой. Бант он развязал и отложил, тот тут же зазмеился по дороге, подхваченный ветром. Коробка оказалась набита ярко-красным и золотистым шелковым серпантином. На самом дне коробки лежала записка, и бумагу, на которой она была написана, он узнал сразу, что заставило его сердце болезненно сжаться – это был кусочек обоев со второго этажа паба. Из его спальни. Там было написано витиеватыми буквами:

ПРИГЛАШАЕМ ВАС!

НА ПРАЗДНИК 4 ИЮЛЯ В НАШ ДРУЖНЫЙ ГОРОД КОДИ!

ВХОД СВОБОДНЫЙ! ЖДЕМ ВАС В ХАСКЕР ПАБЕ!

Посетите знаменитый ритуал “избавления”!

Ощутите радость очищения!

Снова порыв ветра, в этот раз он принес с собой запах гари. Подняв глаза к горизонту, Коди едва успел подняться с земли, как в него попал камень, он угодил ему в плечо и тот отшатнулся. Перевернув коробку, он, заскулив, побежал по улице, еще один камень попал ему в ногу, отдавшись в ней сильной болью, он упал, а спирали серпантина опутали ноги. Он лежал в желто-красном пятне посреди пустынной улицы, барахтаясь, борясь с болью и ужасом. Его ноги в старых ботинках болтались и стучали по земле еще несколько секунд, но перестали, едва он услышал знакомый голос:

– Тебе помочь, маленький грешник?

– Я не грешник, я просто запутался в красном! Адам, помоги мне, я запутался! – простонал Коди, вдруг с содроганием понимая, что заботливый и нежный голос Адама может говорить правду. Он что-то натворил? Почему Марта ему ничего не сказала? Где Марта?

Внезапно все вокруг загудело и завертелось, резкая нота, словно заевшая клавиша автоматической пианолы в плохой кантри-песне все повторялась и повторялась, пока Коди, наконец, не упал в красную тьму и город не исчез.

В воздухе стоял тошнотворный запах гари. Он открыл глаза резко, словно к носу поднесли нашатырный спирт.

Он поднялся на ноги и сделал неуверенный шаг. Еще шаг и нежные завитки волос на его лбу и возле висков поднял горячий сухой ветер. Затравленными глазами он озирался вокруг, в белесое небо над Черри стрит поднимались столбы дыма.

Вблизи было трудно дышать, половина улицы была в дыму. Горели лавки, горели дома его одноклассников, учителей, завсегдатаев библиотечных вечеров, громко лопался шифер на доме собачника Кэла. Пожар разрастался быстро, разносимый ураганным ветром. Пока Коди стоял, он перекинулся на соседние улицы, сухие редкие деревья вспыхивали, словно спички.

Коди побежал. Двигаясь вдоль линии огня, он спешил к пабу. Треск бушующего пламени смешивался с биением его сердца, создавая паническую симфонию конца света. Горел его город, единственное место на земле, которое он знал.

Воздух вокруг был тяжелым, а небо желтым, как в Самый Плохой День Коди.

Дым заслонил солнце, и тени не падали на землю, отчего Адам, стоящий у дверей паба, казался ненастоящим, даже картонным. Удрученно рухнув у ног Адама, Коди вытирал пот с бледного лба, затравленно озираясь вокруг:

– Адам, я потерялся, где я? Это что, пожар вокруг?

Он заполз внутрь на четвереньках. Но здесь все было по-другому, другие комнаты, голоса, тихая, давно забытая мелодия, мотив которой не разобрать.

Мелодия такая простая, что засядет в голове и крутится там целыми днями. В ней колокольчики фургончика с мороженым, а еще фортепианные гаммы, которые он учил в школе и играл Мэйси Грэй тем летним вечером, а еще ноты коротких телефонных гудков, когда все телефоны в городе оказались отрезаны от сети, звон пожарного колокола, треск и шипение, гул тревожных голосов и криков, которые никто не слышал, кроме Коди. Он и дирижер, и единственный слушатель этого странного концерта длиной в вечность.

Снаружи город трескался, обваливался и с жалобным стоном исчезал то ли в дыму, то ли в тумане.

Кружа по комнате, он пытался совладать с мыслями, но не мог понять, что с ним происходит. Он совсем, совсем запутался.

Единственное, что он понимал, так это то, что Адам может ему помочь, но Адам в белом, а это значит, что Джо не врал, и, вероятно, все это происходит из-за него. Стоит ли ему доверять?

Он совершенно вымотался и свернулся на громадном сером диване, поджав ноги в старых ботинках поближе к груди.