– Прошу вас, зайдите в дом, – с усилием выдавила Нилима. – Боюсь… мистер Кадам… он… он умер.

Лицо старика сморщилось. Трясущейся рукой он протянул Рену белый конверт, надписанный знакомым каллиграфическим почерком мистера Кадама.

Мы все собрались в гостиной, и Рен, быстро пробежав письмо глазами, прочитал вслух:

– «Я хочу быть похороненным в простом деревянном гробу рядом с родителями Рена и Кишана. Выглаженный костюм вы найдете в гардеробной у входа…» – Рен прервался, помолчал. – Он так буднично пишет о собственной смерти!

Нилима потрепала Мерфи по руке.

Тот сжал ее пальцы и воскликнул:

– Не могу сказать, как соболезную вам, мисс! Если я могу что-то сделать, вы только скажите. Он был редким человеком!

– Да… был. – Голос у Нилимы сорвался, и мы снова погрузились в молчание.

Время будто замедлилось. В голове у меня стоял туман. Я сидела в кресле – отупевшая, бесчувственная, переполненная горем – и слушала оставшуюся часть письма мистера Кадама, но едва ли слышала хоть слово. Я подняла голову, только когда Кишан присел на корточки перед моим стулом и погладил меня по щеке.

Он тихо сказал:

– Мерфи отвезет нас в джунгли, туда, где мы впервые встретились. Кадам пишет, что его гроб уже там. Он хотел быть похороненным возле садика нашей матери, чтобы мы вспоминали его в том месте, где все началось и закончится. Я не понимаю, что это значит, но мы обязаны исполнить его последнюю волю. Если не хочешь лететь с нами, можешь остаться.

Я затрясла головой.

– Нет. Я хочу поехать, только мне нужно переодеться во что-то подходящее для похорон.

Не знаю, как я смогла заставить себя подняться наверх и умыться. Потом я вошла в свою комнату и с ходу забраковала несколько вещей. И тут на меня нашло какое-то помрачение. Я перевернула вверх дном свою гардеробную, я срывала вещи с плечиков и разбрасывала их по всей комнате. Я рвала целлофановые упаковки на новых платьях, комкала юбки и швыряла их об стены, как мячи.

Когда этого мне показалось мало, я принялась за обувь. Сначала я взялась за самую тяжелую и стала метать ее в стены. Израсходовав все снаряды, я пустила в ход кулаки. Я лупила по стене до тех пор, пока не содрала кожу на костяшках. Тогда, обливаясь слезами, я рухнула на растерзанную кучу обуви и разрыдалась.

Чья-то тень упала на меня.

– Что мне сделать? – спросил Рен. Он сел на пол в моей гардеробной, усадил меня к себе на колени.

– Мне нечего надеть, – всхлипнула я.

– Я уже вижу. Какой-то злодей разгромил твою гардеробную, пока нас не было.

Я судорожно рассмеялась, потом снова зарыдала.

– Я… я тебе когда-нибудь рассказывала о похоронах моих родителей? Мне хотелось сказать надгробное слово. Я собиралась рассказать о моих маме и папе, но когда пришло время… я не смогла произнести ни слова.

Рен вытер пальцами мои слезы.

– Трудно ожидать иного от девочки, пережившей такое потрясение.

– Но я же хотела! Я хотела, чтобы все пришедшие узнали, какие у меня были замечательные родители! Чтобы все услышали, кем они были для меня. Сколько для меня значили. Я хотела, чтобы все узнали, как я их любила!

Рен молча убрал волосы с моей мокрой щеки, заправил их за ухо.

– Но когда настало время, я забыла все слова. Я стояла, смотрела на два гроба и не могла ничего сказать. Мои родители заслуживали другого! Они заслуживали, чтобы их помнили и любили, чтобы о них рассказали! А я их подвела!

– Я абсолютно уверен, что они никогда бы так не подумали.

– У меня была последняя возможность воздать им почести, а я все испортила! Как ты не понимаешь? Я не хочу поступить с мистером Кадамом так же!

– Келси, – вздохнул Рен. – Ты чтишь своих родителей каждым днем своей жизни. Тебе не нужно произносить речи, чтобы показать, как сильно ты их любишь. Твои мама и папа не хотели бы, чтобы ты вечно несла такое бремя. Они любили тебя. И Кадам тебя любил. Тебе не нужно ни говорить правильные слова, ни подбирать идеальное платье. Ты чтишь тех, кого любила, своей жизнью – тем, что ты такой прекрасный, редкий, замечательный человек.

– Ты всегда находишь самые нужные слова, да? Спасибо, – прошептала я, судорожно прижимая к себе туфли.

Рен погладил меня по щеке и вышел.

Я быстро приняла душ, яростно оттерла мочалкой свое распухшее от слез лицо. Переодевшись, я убрала волосы в пучок на затылке и поспешила вниз. Рен и Кишан тоже успели вымыться и переодеться. Оба были в сорочках и галстуках, и, хотя мы находились в джунглях, эта официальная одежда сейчас выглядела уместной.

Кишан отвез нас на частный аэродром, расположенный в нескольких милях от дома.

Когда мы забрались в старенький винтовой самолет, Мерфи склонился над приборной доской и сказал:

– Кадам любил эту машину. Это же не что-нибудь, а «Локхид Электра», модель 10 Е. Старушка успела повоевать во Второй мировой. Однажды Кадам сказал мне, что на таком вот самолете Амелия Эрхарт совершила свой знаменитый последний полет.

Эта лекция вызвала у меня улыбку. Я вспомнила, как любил мистер Кадам вываливать на наши головы подробнейшую информацию о своих бесчисленных технических игрушках. Но улыбка быстро погасла, стоило мне взглянуть на Нилиму, сидевшую через проход от нас. Смерть мистера Кадама страшно потрясла ее. Растрепанные волосы спутанными прядями висели вдоль ее опухшего от слез лица, ее красивая белая блузка была вся в пятнах от грязных рук. Нилима откинулась головой на спинку кресла и устало закрыла глаза.

Мерфи мягко поднял нас в воздух, и вскоре мерный гул двигателей и немыслимое напряжение последних двадцати четырех часов сделали свое дело, погрузив меня в тяжелый, беспокойный сон.

Мне снилось, что молодой Локеш пытает монаха.

– Расскажи мне об амулете, старик! – рычал Локеш.

Монах пронзительно закричал:

– Перестаньте! Умоляю вас, сжальтесь!

– Я сжалюсь, как только ты расскажешь мне все, что я желаю услышать.

Обессиленный монах слабо кивнул и лихорадочно заговорил:

– За несколько столетий до рождения моего наставника в мире разразилась большая война. Все могучие царства Востока объединились против демона. И явилась тогда богиня с двумя лицами: одно было темным и прекрасным, а второе сияло ярче десяти солнц. Великая богиня повела объединенное войско на бой с демоном. Армии Востока разбили противника наголову, и в благодарность богиня одарила каждое царство.

– И какое отношение вся эта древняя чепуха имеет к амулету? – нетерпеливо рявкнул Локеш, выкручивая руку монаху.

– Позвольте… позвольте мне договорить, – прохрипел несчастный. – Богиня сняла со своей шеи амулет и разломила его на пять частей. Она дала каждому царю по одной частице, но не просто так, а с наказом хранить в строжайшей тайне происхождение амулета и использовать его только на благо своего народа. Каждый царь дал слово беречь амулет и передавать его по наследству старшему сыну.