Да плевать!

Даже если я воняла, как старая мусорная корзина — он сказал, что придёт. Сказал, что придёт!

Неужели, я понравилась ему?

Ещё с пару секунд я улыбаюсь, а затем вдруг приходит отрезвление.

«Алиса, ты беременна. Даже не смей думать об этом мужчине. Ты теперь не просто «с прицепом», ты в положении! Ещё пара месяцев, и станешь похожа на огромный воздушный шарик, и тогда мужчины не то что шарахаться от тебя будут, ты вообще перестанешь быть для них хоть сколько-нибудь привлекательным объектом!»

И вместе с осознанием этого возвращается коварная боль в пояснице.

— Ой… — Я зажмуриваюсь и хватаюсь за спину.

«Ну, привет, камешек, привет. А ты вовремя напомнил мне о том, что, кроме беременности, у меня полно всяких проблем».

Мне кажется, что я сквозь сон слышу его голос. Низкий, баюкающий, густой, как крепкий кофе.

Всю ночь мой мозг транслировал мне обрывки воспоминаний: объятия на крыше, хриплый шёпот, стиснутые на моей талии мужские пальцы, терпкий запах, в котором тонешь от удовольствия. И все они проносились снова и снова, точно кадры старого кино, — завораживали, пугали, туманили разум.

А теперь этот голос. Точно откуда-то с параллельной реальности. Нет, он просто звучит наяву, а я ещё беспомощно и вяло барахтаюсь во сне.

— Доброе утро. — Теперь точно слышно, что он не мужской, а женский.

— Доброе, — отзываюсь я, приоткрывая глаза.

Мой голос скрипучий, как колёса старой ржавой телеги.

— Хорошо, что вы уже проснулись.

Потерев веки, я всматриваюсь в незваную гостью. Это Людмила. Молодая врач, я запомнила её ещё вчера на обходе, а позже девушка пару раз заглядывала, чтобы проверить моё самочувствие.

— Я… да… — с трудом мычу я и подтягиваюсь в постели.

Сажусь.

Пытаюсь вспомнить подробности прошедшей ночи. Спину ломило так, что едва стало легче, как я тут же отрубилась.

Щупаю поясницу. Боль уже не такая противная и изматывающая, но она всё ещё тут. Похоже, просто дала мне передышку.

— Как себя чувствуете? — Интересуется Людмила.

На удивление, я ощущаю, что это утро — лучшее за последние несколько суток.

— Неплохо.

— Болит? — Она кивает куда-то в сторону низа моего живота.

— Немного. — Отвечаю я.

В палату входит медсестра с термометром. Я подставляю запястье, но она всё равно по привычке «стреляет» мне прямо в лоб. Я тут же вспоминаю эту сестру: как стало понятно ещё позавчера, она не отличается вежливостью, много не болтает и все манипуляции выполняет максимально резко, отрывисто и грубо.

Показав результат измерения Людмиле, женщина так же молча удаляется.

— Вадим Георгиевич перед уходом попросил измерить вам температуру. — Поясняет врач, делая пометки в своих бумагах. — Всё в норме.

Так он был здесь? Вот почему я слышала его голос?

— А который час? — Спрашиваю я, подавляя зевок.

— Половина седьмого утра.

— О, ясно.

И тут же понимаю: «перед уходом» означает, что сегодня я не увижу красавчика.

— А вы, правда, та самая Алиса Кукушкина из журнала «Manner»? — Вдруг выдаёт молоденькая врач.

Я не селебрити, и обычно меня не узнаю на улице. Моё имя указывают под заглавием колонки и сопровождают нелепым фото восьмилетней давности, на котором я больше похожа на деревенскую Дуньку, впопыхах собравшую волосы в подобие метлы. О-о-о… вот почему она меня узнала: я как раз сейчас так и выгляжу!

— Да, это я. — Скромно отвечаю ей.

Надеюсь, она не будет просить у меня автограф? Их обычно раздают авторы чего-то стоящего, а у меня так: интервью, заметки, мысли о жизни, подборки звездных фотографий и прочая ерунда.

— Скажите, а вы действительно знакомы с Никитой Дубровским? — Загораются её глаза.

Для врача она не слишком-то сообразительна. Неужели, действительно думает, что я брала у него интервью по телефону?

— Знакома. — Подтверждаю я.

На языке остаётся противный привкус горечи.

«И ещё как знакома, к несчастью».

— И какой он? — С придыханием спрашивает девушка.

Делает шаг, подтаскивает стул к моей кровати, садится.

Передо мной проносятся воспоминания обо всех наших встречах, прогулках, тайных свиданиях, а затем — наше последнее решающее интервью, в котором Дубровский отвечает, что не просил меня беременеть и требует убраться из его жизни.

— Какой? — Она едва не дрожит от предвкушения.

Я сажусь удобнее, подтыкаю одеяло, а затем поправляю волосы.

— По правде сказать, он… гей. — С серьёзным видом сообщаю я. — Только т-с-с! — Подношу палец к губам. — Я рассказываю это вам по большо-о-ому секрету.

На самом деле, в моём словарном запасе имеется более подходящее слово для Дубровского, но, пожалуй, оно напугает нежную Людмилу.

— Серьёзно?! — Она чуть не подскакивает на стуле.

Бедная девочка выглядит так, будто ей только что сообщили, что Деда Мороза не существует.

— Тише, тише. — Прошу я. — Имидж и всё такое, понимаете? Никита — талантливый актёр, но он слишком труслив, чтобы признать такое. Вы знаете, он очень сильно страдает от того, что не может открыто сказать всему миру, что он гей.

Или тот, как его, ну — второе, более подходящее слово.

— Не может быть… — Качает головой ошарашенная Людмила.

— А так всегда бывает! — Развожу руками я. — Кажется, что перед тобой надёжный мужчина, искусный любовник, достойный партнёр, а оказывается, что он просто… дереволаз! — Выдаю я, заменяя рифмой так и рвущееся на свободу подходящее слово.

— Печально. — Закусывает губу девушка.

— Ещё как. — Киваю я. — Столько фанаток, столько надежд…

День проходит в ожидании появления Красавина. Я десятки раз выхожу в коридор, чтобы прогуляться до его кабинета. И стоит мне только забыть о нём, как Катя спешит напомнить:

— Как там Доктор Красавчик? — Вместо приветствия восклицает она в трубку.

— Сегодня не его смена. — Рапортую я, решая умолчать о сцене на крыше.

О таком стоит рассказывать, только оставшись с подругой наедине.

— Как жаль! Я думала, у вас там развивается бурный больничный роман!

— Катя!

— А что? — Хрюкает она от смеха. — Я смотрю много сериалов и знаю, чем занимаются в комнатах отдыха врачи с медсёстрами!

— Прошу тебя…