— Сто двадцать на восемьдесят! Хоть сейчас в космос лети! — Встаёт и направляется к двери. И только возле выхода задерживается, чтобы добавить: — Доктор освободится часа в два. Подойди к нему и спроси, отпускает он тебя или нет.

Ожидание утомляет.

Я принимаю душ, расчесываю волосы, привожу в порядок лицо и одежду. Разум подсказывает мне, что нужно собрать вещи, но я специально не делаю этого. Не может быть, что всё закончится так стремительно: наверное, медики должны ещё понаблюдать за мной? Мало ли, что.

Около двух часов дергаю дверь его кабинета — заперто. Спрашиваю доктора в ординаторской.

— Он ещё на операции. — Отвечает мне один из врачей.

Возвращаюсь в палату. Коротаю время за чтением предыдущего выпуска «Manner» в сети. Через час снова иду к доктору в кабинет. Закрыто. Бреду к ординаторской.

— Подождите, сейчас он придёт.

Сажусь на скамеечку возле двери. Минуты тянутся мучительно долго.

Наконец, я слышу его тяжелые шаги по коридору.

Вижу, как он приближается. Лицо усталое, глаза потухшие, на коже капельки пота. Доктор без маски: он комкает в руке её и ещё какую-то цветастую хлопковую ткань — кажется, шапочку. Очевидно, многочасовая операция забрала все его силы.

— Вадим Георгиевич, — вскакиваю я.

Он замечает меня не сразу. Ему тяжело сфокусировать взгляд.

— Да? — Прищуривается Красавин.

Его плечи опущены, спина ссутулена.

Мне срочно нужно что-то сказать, но я смотрю в его глаза и не могу выдавить ни слова. Ему тяжело, ему плохо, он устал, а я тут лезу к нему со своими проблемами.

Поняв это, я вдруг ощущаю стыд.

— Я ждала вас… — Запинаясь, бормочу я. — Мне… Просто…

— Подождите меня здесь. — Отрывисто бросает он, толкает ладонью дверь и скрывается в ординаторской.

Дверь закрывается, и наступает тишина.

Я не вижу, но чувствую, как большой, крепкий доктор там, в комнатке, бессильно обрушивается на маленький диван для отдыха. Мне чудится, что я слышу его глубокое дыхание и мерное биение сердца. Представляю, как он закрывает руками лицо и молчит, чтобы не делиться ни с кем своими переживаниями.

Я тоже опускаюсь на скамейку и принимаюсь ждать. Мне жаль, что нас разделяет сейчас стена, потому что больше всего в этот момент я хочу войти, обнять его и успокоить. Пожалеть. Сама не знаю из-за чего.

— Здравствуйте, — приветствую я ординатора Невелину.

Она выходит из лифта и направляется к ординаторской. Девушка тоже выглядит уставшей и напряжённой.

— Здравствуйте. — Коротко отвечает она, даже не глядя в мою сторону.

Толкает дверь и тоже скрывается в ординаторской.

Следующие десять минут я провожу в относительной тишине, разглядывая остатки былой роскоши — свой маникюр (или то, что от него осталось) и раздумывая, не сгрызть ли мне ногти под корень, как в детстве. Очень хочется — ведь ожидание утомляет.

Медики заходят и выходят из ординаторской, а до меня никому и дела нет. Забыли, наверное.

Но ещё через минуту в проходе вдруг вырастает фигура Красавина.

— Я посмотрел ваши анализы. Вот выписной эпикриз, вот назначения и рекомендации, там всё расписано. — Он протягивает мне бумаги.

— Спасибо. — Тихо произношу я, принимая их.

Неужели, это всё?

— Я не успел посмотреть вас сегодня лично, но, думаю, мои коллеги вполне компетентны. Как вы себя чувствуете? Есть какие-то жалобы?

Я медленно поднимаю на него взгляд. Мне жаль, что всё заканчивается вот так — мы не можем даже нормально поговорить, стоим в коридоре, мимо ходят медики и пациенты стационара, и вообще всё как-то впопыхах.

— Нет. Всё прекрасно, спасибо вам. — Говорю я и разочарованно поджимаю губы. — Значит, я… могу ехать домой?

— Не смею вас дольше задерживать. — Кивает он.

Его лицо выглядит напряжённым, кадык нервно дёргается. Если бы не наше «свидание» на крыше, я бы развернулась и просто ушла. Но сейчас не могу, всё не может закончиться вот так.

— Ах, да. — Он погружает руку в карман своего халата, достает небольшой пакетик и протягивает мне: — Это ваше.

Пакет с одной стороны бумажный, с другой у него прозрачная вставка, и я вижу через неё камешек размером с бусину, только с причудливыми, острыми краями. Она похожа на крохотного ёжика из камня.

— О-о… — Вздыхаю я, принимая пакет и продолжая разглядывать в нём чудище, которое не давало мне спать несколько суток. Ночью мне не удалось разглядеть его, как следует, а теперь увиденное меня просто потрясает. — И кто это? Мальчик или девочка? — Усмехаюсь я.

Потому, что произвести на свет это чудо было раздирающе, ошеломляюще и просто невыносимо больно. Сомневаюсь, что даже роды смогут превзойти по шкале боли изгнание из меня этого маленького террориста.

— Главное, что здоровенький. — Вымученно улыбается мне доктор.

И я снова отмечаю: красивее этой улыбки я ещё ничего не видела. Не зря, она действует на пациентов точно обезболивающее.

— Тогда оставьте на память. — Говорю я, возвращая ему пакетик. — Пригодится для коллекции.

Он усмехается, но так ничего и не произносит.

— Вы уже выписываетесь? — Заставляет меня вздрогнуть голос Людмилы, которая внезапно выходит из ординаторской и появляется из-за его плеча.

Зыбкая романтика момента умирает в зачатке, рассеивается пылью и оседает розовой пеленой в воздухе. Мне снова становится трудно дышать.

— Да, спасибо. — Я прижимаю выписные бумаги к груди.

Доктор прячет пакетик в карман и расправляет плечи. Выражение его лица вновь обретает серьёзное выражение.

— Ну, тогда всего доброго! — Широко улыбается ординатор. — Надеюсь, больше не вернётесь к нам!

Звучит очень вежливо, но я ощущаю это так, будто меня прогоняют.

Сказав это, Людмила поднимает взгляд на Красавина и одаривает его обворожительной улыбкой. Точно также сияли её глаза, когда мы говорили о Никите.

— Я тоже… надеюсь… — Почти шепчут мои губы. И уже громче я добавляю: — До свидания!

Девушка так красноречиво жмётся к его плечу, что я спешу отвернуться и почти бегу к своей палате, чтобы быстрее собрать вещи. Мне кажется, что там — за моей спиной, она берёт его за руку. Это было бы вполне логичным после всего увиденного.

— С каких это пор мы прогоняем пациентов? — Интересуюсь я у Люды.

Операция длилась несколько часов, она прошла успешно, но отняла у меня последние силы. Я беру кружку с кофе и понимаю, что пальцы еле удерживают её на весу.