же трезв в мыслях, как и сейчас, когда увидел, как из глубины сада появилась и спустилась по склону женщина. Ее светло-серое платье было таким длинным, что подол его скользил по траве позади нее. И настолько необычным выглядело ее появление в той части мира, где женская одежда жестко регламентировалась обычаем, что я не мог отвести от нее глаз. Ее путь, похоже, лежал по диагонали из одного угла большого поля в другой, и женщина четко следовала по этой линии, не сворачивая.

Когда она подошла ближе, я увидел, что ее ноги босы. Незнакомка, казалось, пристально смотрела на некий удаленный объект в качестве ориентира. Прямая ее маршрута прошла бы через место моего уединения – если бы не мешал пруд – примерно в десяти или двенадцати ярдах ниже камня, где я сидел. Но вместо того чтобы остановиться на краю пруда, как я ожидал, она продолжила движение, по всей вероятности, не замечая водоема. Я видел ее так же ясно, как вас, сэр. Она прошла по поверхности воды, не зная о моем присутствии, и поравнялась со мной примерно на таком расстоянии, как я и рассчитал.

Я чуть не упал в обморок от ужаса. Мне тогда было всего тринадцать лет, но и сейчас в памяти жива каждая деталь, как будто это произошло только что.

Незнакомка прошла через брешь в деревьях в дальнем углу поля и там пропала из виду. У меня едва хватило сил дойти домой. Я так перенервничал, что в итоге заболел. В течение трех недель я лежал дома и ни минуты не мог оставаться один. К тому полю я никогда больше не ходил. Каждая травинка в тех местах вселяла в меня ужас. Даже теперь, спустя столько времени, мне не хотелось бы оказаться там.

Думаю, это явление связано с таинственными событиями, а также с особым предзнаменованием, которое множество лет сопровождало и немало тревожило нашу семью. Это не фантазия. Все в нашем краю знают о нем. И все соглашались в одном: то, что я видел, как-то связано с ним.

Постараюсь рассказать вам обо всем как можно подробнее.

Однажды ночью, когда мне было около четырнадцати лет – то есть примерно через год после видения у пруда, – мы ждали отца домой с ярмарки в Киллалоу. Мать встала, чтобы поприветствовать его. Братья с сестрами и слуги – за исключением мужчин, которые вместе с отцом гнали домой скот с ярмарки, – спали в своих постелях. Мы с мамой сидели в уголке у камина, болтали и смотрели, как подогревается на огне ужин для отца. Мы знали, что он вернется раньше людей, которые гонят скот, потому что едет верхом. Он предупредил нас, что подождет, пока они пройдут подальше по дороге, а затем отправится домой.

Наконец мы услышали голос отца и стук его хлыста в дверь, и мать впустила его. Я никогда не видел отца пьяным, хотя мало кто из парней моего возраста в наших краях мог похвастаться тем же. Тем не менее он пропускал иногда стаканчик виски, как и любой другой мужчина. И с ярмарки или рынка обычно возвращался домой немного навеселе, но бодрый и с радостным румянцем на щеках.

Однако тем вечером он выглядел осунувшимся, бледным и печальным. Он вошел с седлом и уздечкой в руке, бросил их у стены возле двери, обнял маму и нежно поцеловал ее.

– Добро пожаловать домой, Мик, – сказала она, сердечно целуя его в ответ.

– Да благословит тебя бог, родная, – отозвался он.

И, снова обняв ее, повернулся ко мне, так как я дергал его за рукав, требуя внимания. Росту во мне было немного для моих лет, поэтому он поднял меня на руки и поцеловал и, когда мои руки обвились вокруг его шеи, сказал матери:

– Задвинь засов, дорогая.

Она так и сделала. Опустив меня на пол с весьма удрученным видом, отец подошел к огню, сел на табурет и вытянул ноги к пылающему торфу, опираясь руками на колени.

– Очнись, Мик, дорогой, – попросила мама. Беспокойство ее росло. – Расскажи мне, как продавался скот и все ли прошло удачно на ярмарке. Или что-то не так с хозяином? Или что, черт возьми, тебя беспокоит, Мик, драгоценный мой?

– Ничего, Молли. Коровы, слава богу, продались лучше, чем раньше. И между мной и хозяином ничего не случилось, и все осталось по-прежнему. Все хорошо.

– Ну тогда, Микки, раз так, поужинай и поделись с нами какими-нибудь новостями.

– Меня уже накормили таким ужином, Молли, что я теперь не смогу съесть ни кусочка!

– Ты поужинал по дороге, хотя знаешь, что твоя жена не спит и греет твой ужин! – с упреком воскликнула мать.

– Ты неправильно поняла меня, – возразил отец. – Случилось кое-что, из-за чего мне кусок в горло не лезет. Не буду темнить с тобой, Молли, потому что мне, похоже, осталось недолго. На самом деле вот что произошло: я видел белую кошку.

– Господь между нами и бедой! – воскликнула мать, внезапно побледнев. Но затем, пытаясь взять себя в руки, со смехом добавила: – Ха! Ты меня просто разыгрываешь. Конечно, ведь в прошлое воскресенье в Грейдис-вуд поймали белого кролика, а вчера Тейг видел большую белую крысу во дворе.

– Это была не крыса и не кролик. Или ты думаешь, что я не отличу крысу или кролика от большой белой кошки? С зелеными глазами размером с полпенни? С выгнутой, как мост, спиной, когда она прыгала вокруг меня? И когда она готова, если я осмелюсь остановиться, то ли потереться боками о мои ноги, то ли наоборот – наброситься и вцепиться мне в горло… Если это вообще кошка, а не что-нибудь похуже…

Закончив рассказ тихим голосом и глядя прямо в огонь, отец провел большой ладонью по лбу. На его лице выступили капельки пота, а из груди вырвался тяжелый то ли вздох, то ли стон.

Мать, охваченная паникой, в страхе начала молиться. Я тоже ужасно испугался и готов был заплакать, потому что знал истории о белой кошке.

Похлопав отца по плечу, чтобы подбодрить, мать склонилась над ним и поцеловала. По ее щекам потекли слезы. Он сжал ее руки в своих, казалось, пребывая в большом замешательстве.

– Со мной в дом ничего не вошло? – спросил он очень тихо, поворачиваясь ко мне.

– Никого и ничего не было, отец, – заверил я, – кроме седла и уздечки, которые ты держал в руках.

– Ничто белое не входило в дверь со мной? – повторил он.

– Ничто не входило, – подтвердил я.

– Уже