Сенсей сказал, что из меня вышел хороший дознаватель. Сенсей ошибся. Лишь сейчас до тупого безмозглого Рэйдена дошло, что кроется за словами Ясухиро, что не было произнесено вслух. Вот он, югэн, намек, тень вдалеке. И таится проклятая тень вовсе не в чайнике. «Разумеется, отказались,» – вот ответ Ясухиро. Дед и отец отказались, а вы, сенсей? Вы, сын и внук?! Вы тоже ответили безумцу отказом – или все-таки приняли вызов? Не поэтому ли вы ночами рубите циновки?! Не потому ли Ивамото Камбун убивает безликих на темных улицах? Каждый готовится по-своему, не правда ли?!

Вопрос жег мне рот. Я прикусил нижнюю губу, боясь, что не выдержу и спрошу. Сам спрошу, сам и отвечу.

– Бывают дни, – сенсей прервал мои терзания. Лицо его было спокойным и задумчивым, хотя и бледней обычного, – когда я думаю, что я тоже сумасшедший. К счастью, это длится недолго.

Пора заканчивать визит, решил я. Но хозяин дома ни словом, ни жестом не намекнул на желание остаться одному. Что ж, я рискнул задержаться. Когда у вас обнаруживается общий враг – это, согласитесь, сближает.

– Господин! Скорее!

Просыпаться зимой – мучение. Просыпаться раньше обычного – пытка.

– Господин! Убийство!

Стрелой из лука я вылетел из дома. Холод? Какой холод?! Сандалии? Какие сандалии?! В одних носках, на снег. Рассвет прятался за горой, носа наружу не казал. В серой мгле маячила тень каонай с головой рыбы. За моей спиной ругался отец и ворчала мать. Эта ночь у отца была свободна от дежурства, он рассчитывал выспаться, и вот нате вам!

– Новое убийство!

Мигеру приплясывал у крыльца. Это было похоже на то, что у него переполнен мочевой пузырь – и Мигеру сдерживается из последних сил, чтобы не облегчиться прямо здесь, мне под ноги. В дом безликий идти не рискнул, зато поднять всех, когда надо было разбудить только меня – это он запросто!

– Кто? Где?

– Эта женщина! В бараке кандидатов!

– Из хижины? Возле храма?!

– Да!

Я так и сел. Клянусь, сел прямо на стылые доски крыльца.

– Господин Сэки, – добавил подлец Мигеру, желая меня добить. – Он уже там, вас ждет. Злится, губы кусает.

Если я и вернулся в дом, так влетел вихрем, чтобы вылететь обратно одетым и при плетях. Припустил по улице так, что только снег взвился! Мигеру бежал следом. В спешке я забыл спросить у него, почему это на дворе такая рань, а он и в одежде, и в маске – а главное, откуда ему известно про убийство в бараке у кандидатов.

«Это я виноват! – стучало в висках, когда, оскальзываясь, я несся по городу. Стража еще только открывала квартальные ворота, нас пропускали без вопросов, без досмотра. Наверное, я был страшен. – Моя вина! Гром и молния! Разворошил осиное гнездо, ткнул гадюку палкой… Чего ты ждал, глупец? Что тебе дадут хорошенько выспаться? Накормят пирожками?!»

Я не предполагал, что Камбун, убийца безликих, так быстро ответит на мой визит к нему. Богомол ткнул соломинкой, да так, что уж лучше бы копьем. Зарубить кандидата в слуги? Прямо в служебном бараке? Это не «смерть на перекрестке», понял я, задыхаясь. Это не проба меча.

Это вызов.

* * *

Она лежала ничком – женщина, которую настоятель Иссэн звал Ни. На снегу, залитом кровью. В накидке из грубой пеньковой холстины. Нелепо подогнув ногу. Точно так же, если верить рассказу Мигеру, лежал ее муж, зарубленный возле хижины.

Только тело, одно тело без головы.

Голова, лишенная волос, откатилась в сторону, легла на правую щеку. Тряпки на голове не было, все могли видеть серую маску, заменявшую женщине лицо. Покойники бледнеют, на морозе их кожа приобретает синеватый отлив. Черты безликой сохранили прежний серый цвет.

Кандидаты толпились поодаль, у дверей барака. Обычные люди галдят, когда толпятся, эти же стояли молча. Их не стало больше с того времени, как я пришел сюда делать выбор; не стало их и меньше. Я задумался, почему безликие не валят сюда толпой – еда-питье, крыша над головой, относительная безопасность – и решил, что подумаю об этом в другой раз. Безопасность? Тело Ни криком кричало об обратном.

Судя по следам на снегу, тут успел побывать не один дознаватель. Но к тому моменту, как во двор вбежал я, здесь оставался только господин Сэки. Мрачней тучи, он кружил вокруг покойницы, будто хищная птица над добычей.

«Никто в управе не хочет заниматься делом убитых каонай, – вспомнил я слова старшего дознавателя. – Я и сам не хочу, но вынужден. Уведомляю вас: лучше откажитесь сразу, если вам омерзительна вся эта история. Саботажа я не потерплю. В случае вашего отказа к вам не будет применено никакого наказания.»

Ты согласился, Торюмон Рэйден.

Принимай убытки.

– Действуйте, – бросил мне Сэки Осаму, не останавливаясь. – Действуйте так, словно меня здесь нет.

Легко сказать! Ладно, будем действовать.

Жестом я подозвал одного из кандидатов. Не выбирал, какого именно, просто махнул безликим рукой, и кто-то побежал ко мне. Высокий, широкоплечий. Когда он приблизился, я вспомнил: этого я допрашивал первым, выбирая себе слугу. При жизни – Йошиюки, гончар. Грамотой не владеет.

– Кто ее убил?

– Не знаю, господин.

– Кто-нибудь знает?

– Никто не знает, господин. Мы спали, когда она вышла на двор. Думали, по нужде. Она даже не вскрикнула, господин. Мы увидели тело позже.

– И сразу сообщили в управу?

– Да, господин.

– Переверни ее.

– Господин…

– Я сказал, переверни!

Он подчинился. Я шагнул ближе: да, у покойной был вспорот живот.

– Подними ее руку. Левую.

Он поднял. Гончара трясло, но возражать он не смел.

– Теперь правую. Держи ниже, у локтя.

Запястья целые, без порезов. У нее не было маски, чтобы защищаться. Я вспомнил демонстрацию Ясухиро. Полоснуть по животу; когда жертва упадет на колени, отрубить ей голову. «Если голова не была отрублена полностью, убийца скорее всего поскользнулся.»

Этой ночью убийца стоял на ногах крепко.

– Та же манера, – уведомил я старшего дознавателя. – Это он, наш убийца безликих.

– Кто это? Есть хотя бы предположения?!

Я не успел ответить. Сэки Осаму сгорбился, прекратил кружение. Вид у него был несчастней несчастного.

– Молчите, Рэйден-сан. Какая разница, кто это? Хорошо, мы выяснили: это Мацуо Басё, бродячий поэт. Забрел в Акаяму, составляет сборник «Соломенный плащ обезьяны». В перерывах между стихосложением рубит безликих. Зарубит и пишет на снегу очередной шедевр.

Машинально я оглядел двор. Никаких стихов рядом с безголовым телом не было. А может, их затоптали к моему приходу. Спросить господина Сэки? Нет, не стоит.