— Да ты еще это не видела, — фыркнул спрыгнувший с балки кот и лапой пододвинул в мою сторону круглую коробку из бересты.

— А что там? — с опаской уточнила я, не спеша открывать неплотно пригнанную крышку.

— Ничего рыбно-молочного, — тоном змея-искусителя ответил Васька.

— Да? — заинтересовалась я и все же открыла коробку.

На аккуратной подложке из травы лежали три колючих, словно минуту как с грядки, пупырчатых огурца.

Если бы не волшебная звукоизоляция избушки, мою ругань, наверное, услышали бы даже на Луне. А так только Васька, прижав уши, шмыгнул под печку.

— Ну, знаешь, — заявил он минут через пять, когда поток моего красноречия наконец иссяк. — Таких слов даже настоящая Яга не говорила, когда Черномор ей в подарок улей лесного меда приволок вместе с пчелами.

— Еще не то услышишь, если продолжишь шутки шутить, — огрызнулась я, слегка покраснев, и со вздохом принялась накладывать себе в тарелку теплые сырники.

Впрочем, такой уж сердитой я не была. Когда первый запал прошел, я сообразила, что если мне удалось внести в меню такие дополнения, то и другие возможны. Может быть, если я отстираю еще какое-нибудь пятно, то и хлеб появится. А за зашитую дыру, глядишь, и котлеткой отблагодарят. Жаль, что у меня не было времени поразмыслить над этим достаточно долго. Не успела я доесть, как со двора донеслось:

— Яга! Кончилось мое терпение! Отворяй, нечистая сила!

— Опять Леший, — вздохнул кот, подгребая поближе плошку сметаны. — Не пускай его.

— А Яга не пускала?

— Не пускала. Только ругалась сильно.

— Ну, значит, и мне можно. Еще не хватало, чтобы нечисть меня нечистой силой обзывала. Несолидно.

— Ну…

Что там хотел сказать Васька, я слушать не стала, поспешно прилаживая фальшивый нос. Голод я утолила, но ненавистное молочное, наложившись на раннее пробуждение и общий абсурд, творившийся вокруг меня в последние дни, требовали немедленно спустить на кого-нибудь всех собак. Поэтому появлению лесного склочника я почти обрадовалась.

Шаль, согнувшая спину дугой, хорошего расположения не добавила, и на крыльцо я вышла в самом отвратном настроении. Избушка плавно опустила меня на землю, и я, сердито сопя, пошаркала к калитке. Благо вытоптанная вчера голодными богатырями тропинка никуда не делась и соваться в утреннюю росу мне не пришлось. Но остывшая за ночь земля все равно неприятно холодила босые ноги. «Надо будет Ваську спросить, где Яга обувь брала. А то в кроссовках не побегаешь. Когда вокруг столько народу толчется, обязательно хоть один глазастый, но найдется. Доказывай потом этим Илюшкам, что я сама себя не съела».

Над калиткой маячило лохматое коричнево-зеленое, утыканное шишками нечто.

— Яга! Пришла пора… — заголосило оно, едва углядев меня на тропинке.

— …косы и топора, — прошипела я.

— Топора? — опешило лохматое создание. — Да ты, негодная, совсем страх потеряла?!

— Это ты, чурка крикливая, страх потерял! Мало Яга… Я тебя сюда не пускала? Так могу и дальше глухой прикидываться, пока ты опять богатырей не докричишься.

Леший воровато оглянулся, блеснув ярко-зелеными глазами, и заговорил уже куда тише:

— Ты что творишь, нечистая сила? Кто тебе дозволил в моем лесу деревья рубить?!

— А что, нельзя было? — оскалилась я. — Ну, ладно. Больше не буду.

— Правда, что ли? — опешил от такой покладистости Леший.

— Правда, правда, — закивала я. — Пусть богатыри по старинке развлекаются. Шишки коллекционируют…

Леший снова начал озираться. Но вокруг, если не считать мерные удары, доносящиеся с огорода, было тихо.

— Нет. Ну, если они у тебя делом заняты, — с сомнением протянул он.

— Нет, они от меня шишки отрывают, — фыркнула я. — Я думала и сегодня их занять, частокол подновить, но раз ты против…

Где-то вдалеке послышался многоголосый гомон, и Леший вздрогнул.

— Ну, если на частокол да сухие…

— Какие же еще, — пожала плечами я.

Разумеется, я ни малейшего представления не имела, какие деревья нужны на частокол. Но, судя по тому, что прорасти в удобренной гусе-лебединым пометом земле ни одно бревно не попыталось, все-таки именно сухие.

— Ну, так они ребята молодые, откуда им знать, сухое дерево или есть в нем еще немного жизни, — вкрадчиво продолжила я. — Ты бы, дед, позаботился, чтобы не обознались.

— Позаботился… — протянул Леший, опасливо косясь через плечо. — Дык…

— Эй, гляньте, это не Лешак там? — донеслось из-за ближайших деревьев, и лохматый хозяин леса подскочил как испуганный заяц.

— Позабочусь, — затараторил он. — Сам пришлю сухие! Но чтоб больше ни одного мухомора, ни одной поганки не брала, негодная!

— Точно Лешак! — крикнул кто-то.

— Сам пришлю, — пискнул тот, поспешно ввинчиваясь в землю.

— И смотри, чтоб ровные, — крикнула я в быстро затягивающуюся дыру на том месте, где незваный гость стоял еще секунду назад.

— День добрый, хозяйка, — пробасили в один голос двое чешуйных, прошагав мимо в одних штанах, но с полотенцами через плечо.

— Добрый, добрый, — кивнула я, не отказав себе в удовольствии полюбоваться красавчиками. Со спины, разумеется.

А когда перевела взгляд обратно на лес, то чуть не села, где стояла. Он шел ко мне.

Огромные деревья с обломанными сучьями, а кое-где даже обугленные, медленно двигались вперед, вытаскивая из земли длинные узловатые корни. Расширившимися от ужаса глазами я следила, как все новые и новые лесные покойнички выбираются из небытия, раздвигая густой подлесок.

Если я и не заорала на весь Буян, то только потому, что дар речи забился куда-то в пятки вместе с бешено колотящимся от ужаса сердцем. А когда я вспомнила, что в таких случаях положено делать, лесные исполины уже перешли ко второй части Марлезонского балета. Ветки отлетали в стороны сами собой, словно под ударами огромного невидимого топора, длинные, действительно ровные стволы подскакивали в воздух, оставляя на земле низкие пни, и валились на землю как скошенная трава. Причем эта мечта термита еще и сама собой укладывалась в штабеля рядом с частоколом.

«Мать, мать, мать… — беззвучно пробормотала я себе под нос, чувствуя, как спина покрывается холодным потом. — Ты за языком-то следи, мать… Это Яга у нас всемогущая ведьма, наверное… А ты — беспомощная, хоть и офигенно наглая попаданка!»

Не прошло и пяти минут, которые я провела у калитки, застыв соляным столбом с отвисшей челюстью, как все пространство между частоколом и стеной живого леса было завалено буреломом из веток и выкорчеванных пеньков. А среди этого месива островками насмешливого порядка возвышались штабеля ровных бревен сорта «Хоть сейчас на мачту».