Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видимо, что-то такое было в моем голосе, потому что с крыши посыпалась труха и избушка медленно опустилась на землю.
— Так бы и сразу, — буркнула я, шагнув на крыльцо. — Еще раз попытаешься выдрючиваться, и я вспомню, что в моде сейчас каркасное строительство! А Яга мне только спасибо скажет! Я ее дровами на десять лет вперед обеспечу!
Избушка поднялась так плавно, что я даже не пошатнулась, да еще и дверь предупредительно распахнула мне навстречу.
— То-то же. — Я оставила последнее слово за собой и поплелась к бадье с водой.
Кое-как смыв с себя потеки болотной грязи, я, как была голышом, прошлепала в комнату и достала очередной сарафан и рубаху. На этот раз наряд оказался зеленым, а на рукавах у рубашки красовались красные петухи, но мне было не до эстетики. Со двора уже в третий раз настойчиво звали:
— Хозяйка! Принимай работу!
Поспешно пришлепнув обратно снятый было нос, я высунулась в окошко.
Чешуйные богатыри отработали сырники на все сто. Частокол с этой стороны избушки стоял ровно, подгнившие столбы заменили все до единого. Правда, это обещало мне очередной визит недовольного Лешего, но я решила об этом пока не думать. Зато забор выглядел замечательно. Парни даже начистили горшки, которые я когда-то в темноте приняла за черепа.
Огород тоже радовал свежевскопанными грядками. Похоже, против богатырей с лопатами не выстояла даже вездесущая удобренная трава.
— Молодцы! — похвалила я перемазанных землей работничков. — На сырники точно заработали.
— Со сметаной? — уточнил кто-то.
— Со сметаной, — подтвердила я. — К ужину приходите.
Богатыри радостно загомонили и потянулись к выходу.
Возмущаться по поводу отложенной трапезы никому в голову не пришло. Видимо, я правильно сообразила, что сейчас им больше хотелось помыться.
Я захлопнула оконную раму и развернулась.
— Ну что, Васька? Вылезай, вредитель хвостатый, бить тебя буду!
Под потолком что-то зашуршало, и я кивнула собственным мыслям: значит, и раньше этот звук мне не чудился.
— Вылезай, говорю!
— Не вылезу. Нет меня, — отозвался кот, не показываясь на глаза. — Я убежал от злой самозванки, которая собралась драться.
— Да-а-а? — протянула я. — Ну, тогда мне никто не помешает стряхнуть пыль с балок. Где там моя метла?
Я сделала вид, что иду в коридор, и котяра молниеносно соскочил на пол, явно намереваясь дать деру.
— Избушка! Держи его! — рявкнула я.
Дверь захлопнулась прямо перед носом у хвостатого беглеца. Он зашипел, вздыбив шерсть, и бросился к окну. Ставни закрылись уже без моей команды, как, впрочем, и заслонка печки. Мало того, сундук, откуда я доставала сарафаны, хищно распахнул крышку и, мелко подпрыгивая, двинулся на загнанного в угол кота.
Васька озирался, но бежать ему было некуда.
— Ну что? — уперла кулаки в бока я. — Будем каяться?
— А я что? Ну что я-то?! — зашипел кот. — Вот была бы она мышью, я бы тебя спас! А рыбу я вообще не ем! Тем более такую зубастую, да еще колдовскую!
— А я мышей не боюсь, — фыркнула я. — И как ты собираешься сметану отрабатывать?
— Помурлыкать могу, — предложил тот.
— Обойдусь.
— Сказку рассказать.
— Сказки у меня тут вокруг бродят, хватает.
— Песню спеть…
— Вот этого точно не надо, — передернулась я.
Незадолго до моего попаданства в соседний номер вселились туристы с котом, а кота посетило любовное настроение. Они-то целыми днями гуляли. А я успела наслушаться кошачьих песен на всю оставшуюся жизнь.
— Могу показать, где Яга семена для огорода держит, — затравленно попятился Васька.
— Показывай, — кивнула я.
Понятное дело, у меня и в мыслях не было ущемлять его в правах на сметану и уж тем более бить. Но шугануть оборзевшую с-с-котину явно стоило. А если в другой раз меня тут убийца какой-нибудь поджидать будет, а Василий опять с балки слезть поленится.
— А сметана? — тут же взял быка за рога нахал, продемонстрировав, что испугался куда меньше, чем изображал.
— Сначала семена, а потом уже сметана, — усмехнулась я. — А то ты, пользуясь моим невежеством, вместо картошки-морковки какую-нибудь плотоядную росянку мне вырастить поможешь. Знаю я тебя. Как там у классика было? «Вечером деньги — утром стулья». И никак иначе.
— Какие стулья? — прижал уши Васька. — У нас только лавки есть.
— Семена показывай, — махнула рукой я.
Но посмотреть на местный семенной фонд я так и не успела.
— Хозяйка! Отворяй! Гостей принимай!
— Черт! — ругнулась я, вспомнив про оставленных за калиткой татар, то есть гостей незваных.
— Нет ее, — пропищавший дискантом отозвался раньше, чем я успела дойти до двери, — говорил я уже.
— А ты как туда попал? — вплелся в разговор низкий баритон, в котором я без труда узнала голос своего лесного незнакомца.
— Меня впустила, а потом сгинула, — ответил неказистый Илюшка. — Отправила ведра для воды искать. А я в оконце заглядывал: два ведра посреди горницы стоят… Вот тебе и служба! Поди туда, не знаю куда, принеси то, что у меня и так есть! Непотребство!
«Ха! — догадалась я. — Значит, без моего разрешения им сюда ходу нет! Круто! Этого-то я как пустить умудрилась? С богатырями, что ли?»
— Так, может, тебе какие другие ведра искать велено? — пробасил мой недоутопленник, сбив меня с мысли.
— Нет тут никаких других, — пожаловался парень. — Я все облазил, крапивой пожегся, чуть в колодец не провалился и от какой-то невоспитанной щуки хвостом по лицу получил. Посмеялась надо мной вредная бабка!
— А ты кто вообще такой?
Я чуть приоткрыла дверь, чтобы как раз успеть увидеть, как давешний поклонник зеленого цвета опирается локтями на калитку, сверху вниз рассматривая недовольного юнца.
— Я Илья Муромец, — приосанился тот.
— Да ну? Неужто земляк? — во все тридцать два зуба заулыбался зеленый.
— Какой еще земляк? Я тот самый Илья Муромец! — На свет божий появился знакомый блокнотик, и я, несмотря на абсурдность ситуации, невольно захихикала. — Тридцать лет на печи лежал! Потом встал! И всем дал!
Тут уж я заржала в голос.
— Нет, парень. Ты что-то путаешь, — серьезно покачал головой тощий. — Это я — Илья Муромец. И на печи я лежал. Уж не знаю, кому ты там давал…
Я в истерике сползла на пол, размазывая по щекам навернувшиеся на глаза слезы.
— И что именно, — продолжал между тем мужчина. — Но знаменитый богатырь Илья Муромец — это я.