Было глупо пытаться вырастить арахис. Кто вообще выращивает арахис? Разве он может хорошо себя чувствовать на такой северной широте? Сколько времени он растет? И как человек вообще начал жарить арахис? Конечно, все эти и многие другие вопросы приходили ей в голову, но она продолжала заниматься растением, потому что это было интересно, потому что это был только ее проект, потому что это был артистический жест, уничтожающий семейную жизнь.

Да ничего ему не будет, сказал муж раздраженно. Что ему сделается? Закопай поглубже в землю, да и все. И полей.

Да, ответила она.

Не может оно погибнуть только оттого, что упало, продолжал он сухо, как будто эти слова могли вернуть растение к жизни.

Мог бы просто извиниться, и все, заметила она. Так всем станет лучше.

Но я хочу все исправить, сказал он. Так мне станет лучше.

Просто извинись, повторила она, но вместо этого он подошел к арахису, повозился в земле, попытался выпрямить растение и с удивлением посмотрел, как оно вновь упало. После всего этого, проходя мимо нее в гостиную, он буркнул – извини. Ей хотелось впиться ему в горло, или ударить бейсбольной битой, или закричать во всю мощность своих голосовых связок, но вместо этого она стала мыть его посуду после завтрака.

Поэтому сейчас она отстаивала свою точку зрения, подчеркивала, что оставила записку, не извинялась, напирала на то, что ей это было необходимо, и потом – разве что-нибудь случилось? Нет. Нет! Муж слушал, возражал, снова слушал и в конце концов успокоился. Она сварила кофе, и они стояли в тишине и пили этот кофе. Сын лопотал в гостиной, играя со – кто бы сомневался? – своими паровозами.

На секунду я испугался, что ты стала той собакой, смущенно сказал муж.

Ну да, конечно, ответила она. Я превратилась в собаку. Ты вообще себя слышишь?

Ну, ты какое-то время говорила, что… начал он, но осекся, не уверенный ни в себе, ни в территории иррационального, куда он мог забрести.

Ты ведь не думал всерьез, что… пробормотала она.

Они помолчали, а потом расхохотались. Он притянул ее к себе за талию, она напрыгнула на него, и оба рухнули на пол, тут же примчался мальчик и повалился сверху.

Дома тем субботним утром было восхитительно пусто: вся семья боролась на полу и смеялась, тянула друг друга за края одежды, гладила по мягкой коже. Они сидели на полу, рассказывали разные истории и анекдоты, играли в глупые игры и щекотали друг друга. Мальчик взъерошил волосы матери, Ночная Сучка взъерошила волосы мужу, и они несколько часов напролет читали вслух книжки.

Кошка бродила по гостиной и душераздирающе вопила, и муж погнался за ней, широко раскинув руки, как делал только в очень хорошем настроении.

Киса, страшно завывал он, гоняясь за животным, убегавшим от него, в страхе вытаращив глаза. Я поймаю тебя и закину на крышу, и голодай там, заявил он, ухватив ее за выпуклый живот, и она сдулась и пискнула, как пожеванная резиновая игрушка.

Может, прилетит ястреб и схватит ее когтями, предположила Ночная Сучка, снимая клок пыли с кошачьей лапы и смеясь над ужасом в глазах животного. Поднимет ее в небо и сбросит с большой высоты в глубокий карьер, где по ее изломанному трупу будут ездить вооот такие гусеницы.

Ого, сказал муж. Очень впечатляюще.

Спасибо, ответила она.

В тот день они занимались любовью, пока сын спал в своей полутемной комнате под ветерком вентилятора. В своей собственной полутемной комнате они были близки как никогда. Ее муж, инженер, вел себя особенно чувственно, чего никак нельзя было ожидать от человека с его характером. Видимо, он решил полностью раскрыться. Он облизывал ее плечи и кусал ее шею, целовал ее глубоко и жадно, пока они наконец не избавились от груза человеческого мышления, груза ипотеки и счетов, грязных полов и муравьев в шкафу с посудой – все это ушло, и остались только они, животные.

Распахнуть двери шире. Раскрыть все окна. Да здравствуют жуки и грязь. Да здравствуют аллергены. Он и она перемещались между мирами, туда и обратно, как ветер.

И все же разве не было странным – более того, возможно, даже более странным, чем само превращение матери, – что муж не пытался искренне и серьезно выяснить, в чем суть появления собаки, которую он увидел, вернувшись вечером в почти пустой дом? Разве этот эпизод мог не вызвать у него недоумение, учитывая, что он был человеком науки и разумных объяснений? И не странно ли, что мать вообще не чувствовала необходимости объяснять появление собаки?

Может быть, мы можем предположить, что даже муж – правильный, стабильный, надежный муж с его рассудительностью инженера, здравым смыслом, сильной привязанностью к реальности – тоже был в какой-то мере околдован?

Утром понедельника она поступила так, как поступил бы любой совершенно нормальный человек, который недавно начал превращаться в собаку: сидя на унитазе с закрытой крышкой, гуглила, пока муж и сын сновали по дому. Сначала она гуглила факты об оборотнях и реально существовавших чудовищах, потом перешла к перевоплощениям коренных американцев, потом оборотням и ведьмам навахо. Она читала и читала, надеясь выяснить, существовала ли еще какая-то мать, которая перевоплотилась бы в собаку – обыкновенную собаку, способную стать даже домашним питомцем. Затем гуглила дальше, вбивала в поисковик «мифы о материнстве» и «madre perro»[3] (в надежде, что, может быть, испанцы подскажут более достоверную информацию), «гормональный рост волос» и «послеродовой рост волос», «люди, убивающие животных зубами», «каннибалы» и «охотники за головами». В конце концов поняла, что зашла слишком далеко, и остановилась.

Несмотря на уборку на этой неделе, в ванной все равно царил беспорядок: между плитками ползла плесень, по углам валялись клочья волос, а рядом с мусорным баком лежала одинокая ватная палочка. Полотенца были свалены как попало, и она провела по ним рукой, не решаясь прибраться.

Она не могла как следует отчистить ванну. Не могла. Эту чертову ванну просто нельзя было очистить, как ни старайся! И она оставила все попытки. Она решила – пусть ванна становится все грязнее и грязнее, и может быть, однажды в выходной муж заметит и предпримет что-нибудь. А если я вообще ничего делать не буду? – думала она. Перестану там убираться, и все? Заметит ли он? Сделает ли что-нибудь? Пока что ее выводы были неутешительными.

Хотя прекрасный секс на выходных укрепил брак и улучшил отношение Ночной Сучки к мужу, волшебный медовый месяц продлился всего один день. Субботним утром она выпрыгнула из постели и рванула в туалет, чувствуя, что внутри ожидает кровавый поток, и когда он хлынул из нее в унитаз, она ощутила облегчение и в то же время внезапное истощение при осознании того, как пройдет следующая неделя. Вслед за кровью из нее хлынули и старые обиды. Ванная, да, была грязной. Муж, да, опять уезжал. И неважно, сможет ли она быть счастливой и добиться успеха как мать и как личность, – острые вопросы остались неразрешенными, висели над ней, мучили.