Коридор. Нелепо раскиданы тела. Стоны, мольба.

– Что будет с ними?

– О них позаботятся врачи. – Вера, открывая двери машины, оглядывалась по сторонам. – С каких пор тебя стали волновать человеческие жизни?

– Может, с момента, когда я взял на руки полуживое тело небезразличного мне человека…

Александр уложил Сашу на заднее сиденье автобуса. Из шейного выреза ее футболки вывалился кулон с изображением. Александр не заметил украшение. Но оно не скрылось от внимания Веры. Она, посмотрев на лик, высеченный на слоновой кости, улыбнулась.

Замелькали постройки. Заправка. Придорожная лесополоса. Большая развязка дороги.

– Здесь лучше на север. – Вера снова улыбнулась, закрывая глаза.

– Что-то случилось? – Александр, выбрав нужное направление, с удивлением взглянул на Веру.

– Наверное, что-то случилось, – ответила та, не открывая глаз. – Хотя, кажется, что нет… Или, может, хочется, чтоб так казалось…

– Что за привычка так все конкретизировать? – Александр взглянул через зеркало на Сашу и набрал крейсерскую скорость.

Вера, улыбаясь, погрузилась в дорожную дрёму.

Владимир расхаживал по залу кельтского замка, ставшего уже его резиденцией. Он останавливался у разожженного камина и грел озябшие руки.

За столом кипела работа. Адриан. Он быстро согласился готовить одну из составляющей «знания». Он всегда был готов съедать крошки с барского стола. Теперь, что-то насвистывая, он звенел колбами, погрузившись в работу.

Владимир с ухмылкой на лице проглотил сообщения о неудачной попытке ликвидации Веры. Столкновение с членами разыскной группы спасло жизнь ей и ее новому спутнику. Их посланники прятались от дневного света в подвалах заброшенных зданий небольшого городка. Они будут активны ночью. Как, впрочем, и его маленькие слуги.

– Это даже к лучшему…

– Что, князь?

Владимир оторвал взгляд от языков пламени огня. Понимание того, что мыслит вслух.

– Я говорю: «Это даже к лучшему, что у тебя оказались скрытые способности в приготовлении субстанции». – Он ухмыльнулся, взглянув на спящих летучих мышей, повисших в темных углах высокого потолка зала. – Не пришлось оставлять, а значит, и посвящать во всё этого химика.

– У меня всегда была тяга к знаниям, князь, – раздалось сквозь звон склянок.

– Или жадность к «знанию», а, Адриан?

– Не скрою… – Трансформируясь из дряхлеющего кровососа в гиперактивного молодого человека, Адриан выглядел счастливым. – Это лучшее из того, что случалось в моей жизни. Даже с учетом получения статуэтки за лучшую второстепенную роль.

Владимир громко рассмеялся. Эхо его голоса волной колыхнуло темную массу спящих крылатых кровопийц.

– У меня все готово!

Владимир взглянул на металлические колбы и пузырьки.

– Этого нам хватит на три дня, максимум на пять…

– Князь! Может, некоторые из наших людей достойны…

– Нет! – оборвал Владимир, снова волнуя стаи летучих мышей. – Только в экстренных случаях, когда это необходимо для выполнения особых задач…

Гнев Владимира заставил слегка дрожать Адриана. И склянки, стоящие на столе. Когда звон стекла прошел, Адриан заговорил.

– Я понимаю вас, князь… – Он вздохнул и принялся укладывать металлические сосуды в холодильную камеру с кодовым замком. – Но это может привести к некоторым недовольствам…

– Осиновые колы и серебряные пули всегда быстро подавляли все недовольства среди вашей братии!

– Да, князь… – Адриан отвернулся, пока Владимир набирал код замка. – Отозвать людей, не справившихся с задачей?

– Нет, – Владимир улыбнулся посещаемым его мыслям, – они способны преследовать их ночью, это тоже большой плюс.

– В этом есть необходимость? – Рука Адриана потянулась к остаткам «знания» в лабораторных колбах.

– Я знаю, куда и к кому она придет в итоге. – Он кивком позволил Адриану допить остатки. – Это неизбежно…

– Хорошо, князь, это ваша игра…

– Это не игра, это жизнь. – Владимир и сам глотнул «знания». – Но жизнь без цели и становится игрой…

Солнечный свет проник в комнату. Надя тяжело отходила ото сна. Щурясь солнцу, она потянулась, как кошка. Помотала головой, стряхивая с себя остатки ночного кошмара.

Но сознание приводит к мысли, что происходящее – реальность, а не кошмар. Карты не лгут. И никогда не лгали…

«Ты по-прежнему молода и красива… – Надя, улыбаясь, смотрела на себя в зеркало. – Тогда ты тоже была молодой и красивой… Ветреной и недальновидной… Владимир! – Она увидела морщинки в уголках глаз и глотком «знания» разогнала их по свежеющему лицу. – Перфекционизм, маниакальный перфекционизм… – Подвела карандашом губы, затем, сжав его в кулаке, сломала о зеркало. – Как долго ты скрывался под маской верного и заботливого, м-м-м Владимир… За ошибки прошлого приходится платить настоящим.»

Надя, с легкостью вскочив, сорвала каминную кочергу со стены и, взобравшись на подоконник, согнала висевших в тени под самой крышей летучих мышей. Писк, шелест крыльев.

Она крутанулась, держась за раму окна, напоминая шаловливого ребенка. От дитя ее отличали выбившиеся из-под шелка халата взрослые формы тела.

– О-о-у-у! – Надя олицетворяла радость победителя.

Летучие мыши, прижимаясь к земле, нырнули в густой орешник. Шелест листьев и крыльев.

Она затянула каштановые волосы в крепкий узел. Разложила кельтский расклад и, стянув шелк воротника на шее, улыбнулась.

«Месть, Владимир? – Ее глаза зловеще светились. – Ты еще не знаешь, что такое месть…»

Стоя возле зеркала, Надя, сжав губы, осмотрела количество запаса «знания» и, сунув его в дорожную сумку, послала воздушный поцелуй своему отражению в зеркале.

«Прости, бабушка… и все остальные. У каждого свой путь…»

Во взятой напрокат машине она ехала навстречу грядущему. Навстречу появившейся на горизонте луне, которая повисла медалью «за отвагу» на чернеющем кителе неба, изрешеченного звездами. Она помнила войны и периоды оккупации. Тяжелое время. Время нехватки крови и крушения надежд. Потери близких…

Надя не сняла солнцезащитные очки в момент, когда все поглотили сумерки. Она напевала привязавшийся куплет о «серости всех кошек ночью».

План мести, реалистично реализованный в мысленной проекции, раскидал образы мертвых тел. Беспомощных кукол. Она видела тысячи подобных за свою жизнь. Они лежали перед ее глазами в нелепых позах. Надя только поменяла лица этих тел. Лица, которые стали ненавистными.

На плавном повороте шоссе, уходящего в гору, голосует человек. Девушка. Надя, останавливаясь, улыбается. Но улыбка ее меркнет: в салон проникает смуглое лицо полукровки. Тело сводит судорога, но она натягивает маску приветствия на лицо.