Кожа засветилась, словно я проглотила луну. Пряди волос,вьющиеся у лица, вспыхнули ожившими гранатами и рубинами. Я чувствовала, чтоглаза светятся тоже, что они сияют, словно невидимая рука взяла изумруд иосколок нефрита, оковала их золотом и наделила каждую драгоценность собственнымогнем.

Сила Мэви сдернула с меня весь гламор, даже те крохи, что яудерживала почти всегда. На ребрах у меня, прямо под грудью, возник темный шрамв форме ладони – черная рана на моем сияющем великолепии. Шрам остался там, гдеменя коснулась другая неблагая сидхе, пытавшаяся магией раздавить мне сердце.Она сломала ребра и разорвала мышцы, но не тот единственный мускул, которыйхотела разорвать. А если показалась эта черная отметина, то и шрамы на спиненаверняка стали видны. Рубцы у меня на спине не похожи на шрамы, какие мог быполучить человек – и даже большинство фейри – в каком-нибудь обычномпроисшествии. Я их получила, когда в другой неудачной для меня дуэли мойпротивник попытался заставить меня перекинуться, сменить облик. К смерти это непривело бы. Он просто играл со мной. Демонстрировал свое превосходство в магиии мою ущербность. Я вонзила нож ему в сердце, и он умер. Умер, потому чторитуал, предваряющий дуэли, базируется на обрядах разделения крови. Мыразделили кровь – его и мою. Смертная кровь ослабляет бессмертных. Эта старая,почти забытая крупица магии меня и спасла.

Шрамы я скрывала, даже когда мне требовалась вся моя магиябез остатка. Среди сидхе физические недостатки непопулярны. Потеря последнегоклочка гламора заставила меня отпрянуть, попытаться прийти в себя хотьнемножко. Я зажмурилась – мне не хотелось видеть гримасу отвращения на лицебогини. Я жалобно промямлила: "Мэви...", но когда я открыла глаза,наши лица почти соприкасались. Я смотрела ей в глаза так близко, что онизаполнили собой весь мир. Блистающий, прошитый молниями мир, мир грозы, иветра, и красок.

Она облизнула губы, и мое внимание мгновенно переместилось.Никогда прежде я не замечала, как полны ее губы, как влажны, как ярки... Ониблестели, словно сочный плод, и я была уверена, что внутри в них – теплый,сладкий сок, который может оросить мне губы и пересохшее горло. Я почти ощущалаего вкус.

Я чувствовала на губах ее дыхание, свежее, как перваявесенняя травка. Мы соприкоснулись губами, и воздух наполнился благоуханиемцветов. Я тонула в аромате яблонь, словно перенеслась в зачарованный сад, вечновесенний, вечно юный, вечно обещающий...

Мэви сидела под буйно цветущим деревом, дальше за деревомвозвышался холм. Она была одета в платье золотисто-зеленого цвета первыхлисточков, из-под него едва выглядывало белое нижнее платье, мягко светившееся,как лебединые перья на ярком солнце. Волосы белопенным водопадом спускались доколен. Кожа казалась сотканной из солнечных лучей – золотая, сияющая так ярко,что мне больно было смотреть, и все же, хоть глаза уже горели огнем, я не моглаотвести от нее взгляд.

Пошел снег. Становилось все холодней, цветы бело-розовымдождем посыпались наземь, снег припорошил траву. Холодно, так холодно! Я лежалана спине, глядя в глаза Холоду. Снег падал в его глазах, тревожных,обеспокоенных. Я смотрела, как падает снег, и мне снова почудилось, что там, зазавесой снега, что-то есть. Что если я буду смотреть достаточно долго, яразгляжу это что-то... Но теперь мне не было страшно. Я знала, что Холод вернулменя обратно, что он меня только что спас. Я чувствовала его сильные ладони насвоих плечах, тяжесть его тела и ничего не боялась.

Я увидела Холода у подножия заснеженного холма, вот толькохолм был его плащом, снежным покровом, и двигался вместе с Холодом. ВолосыХолода под солнцем блестели как лед, а кожа сияла как снег поутру, когда солнцевспыхивает искрами на снежинках. Сияние, ослепляющее не хуже солнечного.

Снежный плащ распахнулся, словно Холод распахнул объятия, итам, под белизной, оказалась темнота – спокойная, тихая темнота. Безветреннаязимняя ночь, когда весь мир замер в ожидании, не дыша. Я стояла в этой темнойтиши по щиколотку в снегу и не чувствовала холода. Полная луна плыла по небу, иснег сиял белизной, но гораздо мягче, чем при дневном свете. Из синих тенейэтого зимнего безмолвия будто соткался чей-то силуэт. Еще меньше ростом, чем я,хоть и не намного, с длинными тонкими руками и ногами – длинней, чем положеночеловеку. Но он и был не человек. Совсем не человек.

Одет он был в лохмотья, но лохмотья сияли под лунным светом,как не сияют никакие бриллианты. Кожа у него была голубая, как тени на сугробахлунной ночью. Лицо – как у прелестного ребенка. По спине струились волосы –серебристые, будто иней. Он протянул мне руку с такими длинными пальцами,словно в них было больше суставов, чем положено. Этими тонкими пальцами онприкоснулся к моей щеке, и они оказались неожиданно теплыми. Я посмотрела прямов его серые глаза и улыбнулась.

Он отвернулся от меня и пошел прочь, босиком, пританцовывая,прямо по снегу. За ним не оставалось следов, снег лежал нетронутым на всем егопути, словно он был невесом. И я поняла, почему нас окружало такое спокойствие,такое безветрие ночи. Он был – холод, мороз, иней. Иней, который одевает весьмир, но только если мир неподвижен. Такая хрупкость не может противостоятьбурному ветру.

Я следила за его танцем на сияющем снегу, пока он не слилсяс синей лунной тенью, пока не растаял в ночи.

Я снова пришла в себя. Холод еще держал меня в объятиях, носнега в его глазах уже не было – просто серые глаза, серые, как зимнее небо. Онсдавленно прошептал, словно боялся заговорить в полный голос:

– Ты так похолодела, я испугался... – Фразу Холодне закончил. Он выпустил меня, почти бросил, вскочил и ушел прочь. Дверь за нимзакачалась на петлях.

Гален подобрался ко мне по кровати. Но – странно – непопытался до меня дотронуться.

– Как ты? – спросил он озабоченно.

Я задумалась над ответом, а значит, со мной вряд ли все былохорошо. Что-то стряслось, но черт меня побери, если я знала что. Заговорила ятолько со второй попытки, и все равно голос получился сдавленным и хриплым.

– Что это было... – я закашлялась, –...только что?

– Мы не очень поняли, – откликнулась Мэви сдругого конца кровати.

Я взглянула на нее. Она все еще была в ипостаси богиниКонхенн, с золотистой кожей, белыми волосами и глазами, пронизанными молниями,но уже не светилась. Она была великолепна, но сила на время ее оставила.

И вид у нее был растерянный, а с богинями такое случаетсянечасто.

– Это моя вина. Я хотела, чтобы меня обнял и утешилдругой сидхе. Я попыталась соблазнить Никку и не смогла. – Она попробоваласделать надменную мину, но глаза так и остались растерянными. – Я непривыкла, чтобы меня отвергали те, кого я по-настоящему хочу. Я считала, что тымогла бы уступить мне одного из твоих кавалеров.

Она потупилась, но тут же снова подняла голову и показаласьне столько надменной, сколько решившейся. Не знаю, все актрисы такие или нет,но у Мэви Рид эмоции сменялись, не успеешь глазом моргнуть, и все казалисьнеподдельными. Может, она всегда была такой переменчивой в настроениях, аможет, это профессия так на нее повлияла.