– Да.

– Сколько стоит «випка»?

– Смотря какой пациент, какие требуются процедуры…

– Допустим, пациент в длительной коме, как этот, про которого Вы мне рассказывали, и требуется всё то же самое.

– Вам нужно у главного врача уточнить. Он после обеда будет.

– Ну примерно…

– От ста пятидесяти евро в сутки.

– Ого!

Полтора года?? Подсчитываю, округляю… Пять с половиной лямов ты уже выложила за него?!? Ценный, видимо, персонаж!

– Можно, я одним глазком загляну?

– В седьмую нельзя. Там пациент в сознании. В девятую только. Там тот самый. Но внутрь не проходите. Онлайн-камеры. И запись выводится на экраны тех, кто снимает палаты.

– О, конечно, я от дверей быстренько посмотрю, и всё.

Полину подзывает к ресепшену врач, и я остаюсь один. Из нужной мне двери выходит пожилая медсестра, а может, сиделка. Цвет её формы другой. Жду, пока отойдёт подальше. Приоткрываю дверь. Заглядываю. Кушетка, многочисленное медицинское оборудование, кресло, плазма… Мужчина на кушетке без сознания. Глаза закрыты. На лице кислородная маска. Приборы пикают.

Кто он тебе?…

Подхожу ближе. Немолодой, лет тридцати пяти – сорока. Тёмные волосы и брови… Глаза закрыты, и за маской на лице больше ничего не разглядеть. Разворачиваюсь, отыскивая окуляр камеры.

– Ну что, Мара, привет. Приезжай. Мы с Агнией тебя ждём.

Набираю Игоря…

* * *

На первом этаже нашей больнички две палаты. В одной – Гала с Агнией. В другой, в которой год назад лежала Мара после ранения, он. Листаю его больничную карту. Ворон Влад. Тридцать восемь лет. Кома неизвестной этиологии третьей степени, арефлексия. Анамнез…

Его сердце редко, но равномерно бьётся. Вентилятор лёгких опускается и поднимается, нагнетая воздух. Кто тебе этот человек, Мара? Отец? Слишком молод… Брат? В случайного человека столько не вкладывают.

Заходит Филин. Молча смотрит на этого пациента. Встречаемся взглядами.

– Как Игорь его забрал оттуда?

Может, он в курсе.

– Не знаю. Не мои люди работали. А кто он… ей?

– Я не знаю.

– Не страшно тебе, Малой?

– Страшно.

Медитирую на свой телефон.

– И мне пи**ец как страшно! Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Думаешь, наша боевая бригада её остановит? Я, если честно, слинял бы отсюда подобру-поздорову!

– Не знаю.

Игорь думает, что спрятал здесь одного заложника, а я знаю, что их двое. И я надеюсь, Мара не будет мутить ничего массового. Слишком читерить ей нельзя, она говорила – её обнаружат. С того момента, как посмотрел в камеру в палате, не отпускает очень явственное ощущение её взгляда, похожего на змеиный. По спине периодически идёт суеверная дрожь, словно я потревожил что-то сакральное.

Листаю славянскую мифологию. Но сосредоточиться на написанном не могу. Опять опускаю глаза на страницы. Книга падает, страницы веером… Захлопывается. Открываю в случайном месте.

«Чернобог иногда является в образе ворона…»

Беру сигареты, выхожу во двор. Здесь очень много наших бойцов. Игорь опасается Мару. Она, конечно, не может знать, что заложник здесь. И мы надеемся, что выйдет на связь по телефону. Она знает мой номер. Зачем соваться в пекло? К тому же, даже если она найдет его здесь, то перевезти куда-то тело нереально сложно. Игорь решал эту проблему дольше, чем проблему с похищением из больницы. Нет смысла соваться сюда и лезть на рожон. Но всё-таки больничка охраняется пока тотально.

Резкое карканье над ухом. Вздрагиваю, поднимаю глаза на дерево. Ворон. Огромный. Склонив голову, смотрит на меня своим блестящим чёрным глазом. И снова внезапное карканье.

– Ничего себе… Здоровый какой! – бормочет боец, подошедший сзади. Остальные тоже не спускают с него глаз.

Внезапно сорвавшись с ветки, птица словно падает нам на головы. С громким испуганным вздохом все пригибаются. Ворон, пролетев над головами, усаживается на ветку яблони.

– Тварь… – один из бойцов поднимает ствол.

– Стой!! – вскрикиваю я одновременно с выстрелом.

Птица грузно падает. Застывший глаз смотрит в небо. Все расходятся, а я шокированно смотрю на глянцевую чёрную тушку.

– Ты чего, Малой? – подходит Филин.

– Ты видел, какая фамилия у нашего «пациента»?

– Нет…

– Ворон. Влад Ворон.

Лицо Филина нервно вздрагивает. Мы с ним вместе срываемся в палату под удивлёнными взглядами остальных. Приборы работают. Навскидку отмечаю, что тональность и скорость попикиваний изменились. Врач с медсестрой суетятся возле пациента.

– Что происходит?

Не обращая на нас внимания, они что-то регулируют на капельнице и других аппаратах.

– Что происходит?!?! – рявкаю я чуть громче.

Врач разворачивается.

– Он живой…

– Он и был. Ну… В смысле тело.

– Мозг живой! – врач кивает на один из мониторов, где раньше зелёная линия едва подёргивалась, а сейчас на экране просто штормовая кривая!

– Это спонтанные вспышки… чего-то там, – вспоминаю я рассказы Полины. – У него бывает.

Врач отрицательно качает головой.

– Такого не бывает.

– Мне говорила девушка, которая пишет по нему научную работу, что он уникален этим. У него такие вспышки бывают.

– А сколько длятся?

– Я не знаю…

Уставившись на монитор, мы все ждём, когда линия, показывающая мозговую активность, выровняется до прямой.

Минуту…

Пять…

Пятнадцать…

Полчаса…

Но кривая всё так же пляшет!

– Это не вспышка, – констатирует врач. – Мозг ожил.

* * *

В палате Галы много цветов и зелени. Это Игорь отправил вчера. Сам ещё не являлся. Ему некогда. Я подкинул ему «дел». Но сейчас должен приехать. Всё самое важное для него находится теперь в одном месте. Здесь.

Гала не спускает с рук дочку.

– Надеюсь, на фоне всего этого, – понижает она голос до тихого шёпота, – будет не до проверок.

– Будет не до них, – киваю я. – Что-то происходит…

– Что?

– Что-то потустороннее.

– Может нам с Агнией уехать отсюда?

– Нет.

– Почему?

– На фоне всего происходящего Мара может отнять…

– Дочь? – шепчет беззвучно Гала.