Лариса показала на дверь номера в конце коридора и заговорщически подмигнула Тамаре.

– Устроите мне экскурсию?

Горничная на мгновение застыла с приоткрытым ртом, поставила лейку на пол и сунула руки в карманы.

– Я психолог, – шепотом продолжала Лариса. – Изучаю суицидальный синдром.

– Что?

– Суицид – это когда человек сам лишает себя жизни. Я пишу научную работу, собираю материал. Мне важно увидеть обстановку, которая окружала самоубийцу перед смертью. Понимаете? Что он видел в последние минуты… где расположился, как был одет. Каждая мелочь имеет значение!

– Т-труп давно увезли…

– Я знаю, знаю. Но ведь мебель, шторы, стены, пол и потолок остались на месте?

– Да, – кивнула Тамара, покрываясь румянцем. – Только администратор запретил нам…

Она почти согласилась. Настойчиво-проникновенный голос и пристальный взгляд «психолога» сделали свое дело. Горничная сдалась.

– Вы внесете весомый вклад в науку, – улыбнулась Лариса, протягивая руку. – Дайте ключи.

– Я должна вытереть там пыль… – пробормотала Тамара, не в силах сопротивляться. – А у меня мандраж! Я боюсь туда заходить…

– Зачем вытирать пыль, если номер не сдается?

– Ваша правда…

Ключи перекочевали из кармана горничной на ладонь Ларисы.

«Я тоже немножко Горгона, – подумала она, скрываясь за дверью злополучного номера. – Вернер не зря заставлял нас тренировать взгляд. Я научилась у него многим полезным вещам».

Люкс, где расстался с жизнью Николай Краснов, мало отличался от люкса, в котором поселились Ренат и Лариса. Бизнесмен его уровня мог бы снять апартаменты получше. Хотя смотря для чего. Если Краснов собирался покончить с собой, то зачем зря тратить деньги?

Ларисе сразу бросилось в глаза кресло, где сидел покойник. Оно было накрыто простыней. Кровь замыли, но обивку все равно придется менять.

На журнальном столике стояла мельхиоровая пепельница со следами пепла на дне. Лариса подошла ближе и «увидела», что Краснов сжигает какую-то фотографию. Он щелкает зажигалкой и ждет, пока снимок догорит. Огонь подбирается к женскому лицу…

«Это фотография Вари! – осенило ее. – Краснов носил ее в портмоне, но в последний момент решил уничтожить».

Лариса опустилась на его место и постаралась ощутить то, что чувствовал он. Опустошение, стыд, отчаяние, безысходность… Он с тоской смотрел, как исчезает в пламени образ любимой женщины, и сжимал в руке оружие.

Ренат освоил ремесло хакера, сам просмотрел в базе результаты осмотра места происшествия и выяснил, что Краснов застрелился из собственного пистолета австрийского производства. «Глок» был зарегистрирован на его имя и хранился в домашнем сейфе. Уходя из дому, Краснов взял его с собой. Не факт, что для самоубийства. Возможно, для самообороны.

Но кого он боялся и кто мог желать ему смерти?

В уме Краснова царили хаос и смятение. Образы Вари, жены и детей накладывались друг на друга… Вот он приставил дуло к виску, зажмурился… и опустил. Его душили слезы, которые он сдерживал. Он вообразил, как вокруг его бездыханного тела суетятся криминалисты из следственной группы, как в номер заглядывают любопытные, и содрогнулся.

Бутылка виски, которую он откупорил, стояла нетронутой. Краснов положил «глок» на колени, налил себе полный стакан и залпом выпил. Снова налил и выпил большими глотками. Перед глазами все поплыло…

В это время раздался тихий металлический скрежет. Краснов сидел лицом к входной двери и увидел, что поворачивается ручка.

«Я не запер дверь? – вспыхнуло в его одурманенном алкоголем сознании. – Идиот!.. А вдруг это Варя?.. Любящее сердце привело ее ко мне в эту страшную минуту!»

В дверь постучали.

Лариса подпрыгнула от неожиданности и сообразила, что стучат не к Краснову в то роковое утро, а сию минуту и к ней. Вероятно, горничная хочет о чем-то предупредить. Она узнала голос Тамары.

– Сюда идут! – сообщила та из-за двери. – Какой-то мужчина из уголовного розыска! Мне портье позвонил, велел открыть ему номер…

* * *

Перевалов беседовал с дочерью за столом, накрытым к завтраку. Никто из них не прикасался к еде. В чашках остывал зеленый чай, ветчина и сыр подсыхали на тарелке.

Мадлена не выспалась и часто зевала, прикрывая рот узкой ладошкой. Она не знала, доложили охранники отцу о вчерашнем или нет. Видимо, не осмелились. Еще бы! Зачем этим тупым качкам лишние неприятности?

Перевалов ввел дочь в курс дела по поводу фирмы Краснова, которая теперь перешла под его управление.

– Ты будешь получать прежнюю сумму каждый месяц, – подытожил он. – Если хочешь, я могу увеличить выплаты.

– Мне все равно.

– Что за глупости? – взвился отец. – Решила похоронить себя вместе с проходимцем Красновым?.. Он сам поставил точку в своей никчемной жизни, искупил грехи, так сказать. А тебя ждет иная судьба, Мадлена. Ты сможешь стать счастливой без него!.. Ты молода, хороша собой, здорова, богата. Еще выйдешь замуж. Я понимаю, что об этом рано говорить, но…

– Хватит, папа, – скривилась она. – Отвези меня на кладбище. Я ведь толком не попрощалась с Колей… Все прошло как в угаре.

– Это ты жила в угаре! Теперь угар рассеялся. Надеюсь, ты будешь более ответственно подходить к выбору партнера.

– Может, устроишь кастинг? Сам подберешь подходящую кандидатуру?

Она затевала ссору, нарывалась на скандал. Перевалов сердито сопел, глядя на непутевую дочь.

– Ты с цепи-то не срывайся, – буркнул он. – Я не погляжу, что вдова. Мигом рога обломаю.

Он был неоправданно, нарочито жесток. Чтобы дочь быстрей пришла в чувство, а не распускала сопли и слезы. Перевалов до безумия любил внуков, двух чудесных мальчишек, которые, к сожалению, сильно смахивали на Краснова. Но он сумеет вырастить их настоящими мужиками. Вместе с Мадленой или без нее.

– Если будешь истерить, я отберу у тебя детей, – рубанул он. – У них хрупкая психика, которую легко покалечить. Я никому не позволю причинять им боль. Даже тебе!

Угроза не произвела должного впечатления. Мадлена думала не о сыновьях, а как отомстить разлучнице. Не важно, что Краснов уже ей не достанется. Эту грязную сучку настигнет неотвратимое возмездие.

– Не могу поверить, что Коля мертв…

– Привыкай.

– Ты меня совсем не любишь, папа.

– Поговори об этом с психоаналитиком, – отрезал Сергей Павлович. – Может, найдешь «детскую травму». Покопайся в себе за большие деньги, я не против. Я для тебя ничего не жалел и не пожалею. А сюсюкать, извини, не приучен. Твой дед был суровым человеком и меня таким воспитал. Любовь – это не слова, а дела.