этого козла, а крайними нас сделает. Скользкий он.

— Деньги не скользкие. И не пахнут. Много денег.

— Ну, если много… Давай по плану, — с видимой неохотой согласился Стасов.

— Эй, какой Лазарев? — повелся на уловку полицейских Никишин.

— А чью ты сестру к себе в дом привел?

— И что?

— Приводил?

— Ну, приводил.

— Все, дальше спрашивать не буду. Дальше она сама брату своему все рассказала. Ну и мы знаем, что ты пытался ее изнасиловать.

— Ну-у…

— Что ну?

— Гонит она!

— Не пытался?

— Так не изнасиловал же!

— Но пытался?

— Она сама же напросилась!

— Напросилась?

— Я же не уговаривал ее, в смысле, особо не настаивал. Сама согласилась. А потом динамо включила…

— Вот как?

— А я что, мальчик, чтобы меня динамить!

— Ты не мальчик, ты труп взрослого мужчины! За свою сестру Лазарев сначала убивает, а потом думает. Это я тебе точно говорю! — нагнетал обстановку Павлов.

— Говорю же, не было ничего!

— Неубедительно! — качнул головой Максим. — Дрожи в голосе не хватает. Дрожи добавь, а то Лазарев не поверит.

— Да не было ничего!

— Уже лучше… Но у Лазарева может возникнуть вопрос, если ничего не было, почему Борщевик на тебя наехал?

— Ну так… А он на меня наехал?

— К Лазареву? — спросил Стасов, интересуясь, куда они едут.

— Охранное предприятие «Стриж», там этот кусок сбросим, — кивнул Павлов.

— Ну, наехал Борщевик! И что?

— И Еву из-под тебя вытащил?

— Ну, вытащил… Ну, наехал!..

— Кий об тебя сломал?

— Сломал, и что!

— А ты этим кием его в горло!

— Ну так не убил же!

— Не убил?

— Нет, не убил. Даже крови не было… Ну, почти…

— А Мурмашов тогда чего испугался? Он подумал, что ты убил Борщевика.

— Мурмашов?

— Твой прораб.

— Ну да, был Мурмашов… Говорил же, домой вали, а он остался, — скривился Никишин.

— А потом сбежал. Почему?

— Со стороны могло и так показаться.

— Что ты Борщевика убил?

— Обломок правда в шею вошел. Но не в горло!

— То есть не убил?

— Нет!

— А кто убил?

— Ну-у… Так не убили же, — совсем неубедительно проговорил задержанный.

— А кровь зачем замывали? — спросил Стасов. — Ухтомцев твой в респираторе работал, нашатырем все в доме заливал.

— Но залил не все, — добавил Максим. — Под ножку шкафа кое-что затекло. Совсем немного, но для экспертизы хватит.

— Так это моя кровь! Нос мне сломали! Кровищи было!..

— Зачем свою кровь замывать? Не вижу смысла.

— Ну так…

— А за Татьяной Оршановой зачем людей отправляли? Гоголя, Пантуса. Зачем убить хотели?

— Не знаю я!

— А потому что Татьяна голос твоего брата слышала. И то, что Ухтомцев кровь смывал, знала.

— Да не знаю!..

— И сам ты у Миши Ухтомцева прятался… Слишком много вопросов, Никишин. Есть и ответы. Гоголь в реанимации, а Пантус у нас, как только узнает, что ты у нас, шкуру свою спасать начнет, чтобы крайним не остаться… Кто убил Борщевика?

— Ну не я это!

— Еще раз про Пантуса скажу. Мы его на машине взяли, в которой Борщевик ездил. И в которой он в свой последний путь отправился… Нашли мы тело Борщевика. И там у него рана в горле! А Ева Лазарева видела, как ты его кием в горло ударил!..

— Да уже дело можно закрывать, — хлопнул в ладоши Стасов. — В связи со смертью подозреваемого…

— Это с Лазаревым договариваться надо, — деловито сказал Максим. — Чтобы он потом труп взрослого мужчины нам вернул. А то сбросит в реку, сожрет рыба…

— Договоримся!

— А если я скажу, кто убил? — дрожащим от волнения голосом спросил Никишин.

— Ты не понял, мы знаем, кто убил. Мы все знаем. Нам подтверждение нужно. В виде свидетельских показаний.

— Можно чистосердечное признание. Заверенное прокурором.

— А вы все знаете?

— Поэтому и везем тебя к Лазареву… Попросим его, чтобы он тебя не кастрировал. А то потом яйца твои искать!

— Не обязательно искать, — в серьезнейшем раздумье мотнул головой Стасов.

— Ну тогда пусть отрезает!

— А Пантус у вас? — спросил, закусив губу, Никишин.

— И Пантус, и Гоголь. Полное собрание сочинений!

— Да Гоголь не видел!

— Гоголя мы не допрашивали, Гоголь пока в реанимации. А Пантус признался.

— Что убил?

— Я не понял, ты хочешь, чтобы мы чистосердечное признание за тебя написали? Так мы только протокол можем, а ты подпишешь. Подпишешь? — спросил Павлов.

— Подпишет, — кивнул Стасов. — Заявит, что Борщевика убил Пантус по приказу Никса, и подпишет.

— Ну, не по приказу… — замялся Никишин.

— Понятное дело, письменного приказа не было. А устный… Устный приказ к делу не пришьешь.

— Ну, может, и устный… Но не приказ, — немного подумав, мотнул головой Никишин.

— Давай так и запишем: не было никакого приказа, — предложил Стасов. — Гражданин Пантусов убил гражданина Борщовникова по собственной инициативе.

— Так и запишите!

— А ты подпишешь?

— Ну-у…

Максим взял номер телефона, позвонил Планидкину и сказал, что везет Никишина. К Лазареву он его не повез.

* * *

Динамо. Снова динамо. И Козоева Ева продинамила, и от близости с Трутовым отказалась в последний момент. Но в историю влипла. А история, не зря говорят, имеет свойство повторяться. Если это история Евы. Морально неустойчивая она. Может, она и старается держаться в рамках, но рано или поздно ее снова занесет на повороте. И тогда очередному Никишину не придется ее насиловать, сама отдастся. Да и сам факт, что Ева поперлась в гости к постороннему мужчине, убивал. Убивал морально. Убивал будущее с Евой. Впрочем, Артем уже поставил на их отношениях крест. И закрепил это дело водкой. Вчера в хлам надрался, но ничего, на службу прибыл вовремя. А там и ребята с богатым уловом подоспели.

Малахов сидел за столом, перед глазами протокол допроса. Планидкин знал свое дело, записал со слов подозреваемого четко и разборчиво, изложил подробно и юридически грамотно. Папка с протоколом легкая, граммов пятьдесят, не больше, но прихлопнуть ею можно было не только муху. Пантусов уже опустил голову под тяжестью изложенных фактов. А Малахов продолжал давить на него.

— Ты Борщевика убил, — сказал он.

Никишина-младшего обработали со знанием дела, Артем практически не сомневался в реальности его показаний. Ева приехала к нему в дом добровольно, но после бокала шампанского собралась уходить. Никишин рассвирепел, набросился на нее, а в это время его брат привез в дом дорогого гостя, от которого давно уже собирался избавиться за ненадобностью. Борщевик решил покрасоваться перед Евой, набросился на Никишина, но тот оказал сопротивление, кием продырявив ему шею. Борщевик взбесился, его телохранитель набросился на Никишина, но нарвался на Челдышева и Антипова. А Пантусов расправился с недобитым Борщевиком.

— Но вряд ли ты