в других частях королевства. Мож­но ли отказать им в этом? Какое существенное различие можно провести между ними и их братьями из Бордо? Скажут, что одни имеют королевские патенты и права состояния, каких не имеют другие. На это скажу, что патенты французских евреев начертаны в природе, а печать природы стоит печатей всех канцелярий Ев­ропы, вместе взятых». Оратор закончил свою речь конкретным по­желанием: «Я думаю, что мы должны высказаться в том смысле, чтобы Национальное собрание поставило на очередь как можно скорее еврейский вопрос, обсуждение которого им отсрочено, и чтобы оно издало декрет, приравнивающий всех евреев к евреям Бордо, Байоны и Авиньона. Но такое заявление должно быть вне­сено в Национальное собрание не раньше, чем оно будет разосла­но во все шестьдесят секций Парижа и одобрено большинством голосов».

Оратор вполне достиг своей цели. Нерешительность и колеба­ние исчезли после его речи. После кратких прений, собрание комму­ны приняло резолюцию: 1) публично засвидетельствовать о добром поведении, патриотизме и личных добродетелях евреев, 2) громо­гласно заявить желание парижского населения, чтобы за евреями были признаны все права активных граждан. Чтобы придать этому акту характер плебисцита, коммунальное собрание постановило ра­зослать свою резолюцию во все участки города Парижа и, по полу­чении их согласия, представить ее Национальному собранию. Резо­люцию подписали знаменитый в истории революции парижский мэр Бальи и президент Мюло. Адвокат Годар, поблагодарив собрание от имени парижских евреев, закончил свою речь повторением исто­рической фразы мэра Бальи: «Будем благословлять революцию, ко­торая делает нас всех братьями!»

Парижский муниципалитет мог скоро привести в исполнение свое решение. Созванные экстренно участковые собрания поспеши­ли высказаться в пользу ходатайства об эмансипации. Из 60 секций прислали свои отзывы в этом смысле 53; отзывы шести секций оста­лись неизвестными, и только одна секция предлагала обождать с эмансипацией евреев до выслушивания отзывов провинциальных коммун. Было ясно, что почти «весь Париж» высказался за равно­правие евреев. 25 февраля депутация от Парижской коммуны, в со­ставе президента Мюло, Годара, аббата Бертолио и других, предста­ла пред Национальным собранием. Депутация передала собранию законодателей письменную резолюцию о необходимости поспешить с рассмотрением еврейского вопроса и решить его в смысле предос­тавления всем евреям активного гражданства. Чтение резолюции сопровождалось горячею речью президента коммуны, аббата Мюло. Коммунальной депутации ответил председательствовавший в тот день в Национальном собрании Талейран: «Национальное собрание поставило себе священным долгом возвратить всем людям их права. Оно объявило условия, необходимые для того, чтобы быть актив­ным гражданином. В этом именно духе и сообразно этим условиям оно рассмотрит по всей справедливости доводы, выставляемые вами в столь трогательной форме в пользу евреев». Однако, когда на следующий день герцог Лианкур потребовал, чтобы Национальное со­брание назначило день для рассмотрения вопроса о гражданском положении евреев, один из депутатов возразил: «Вопрос о евреях, несомненно, очень важен, но ведь у нас на очереди имеются вопросы еще более важные, касающиеся всех граждан. То, что мы решим от­носительно евреев, затронет интересы одной только части народа; но установить порядок судебной власти, определить количество и состав французской армии и регулировать финансы — вот три воп­роса, занимающие всю страну и требующие всего нашего времени. А потому я предлагаю: снова отложить вопрос о евреях». Это предло­жение было принято. Разрешение еврейского вопроса в Националь­ном собрании опять было отсрочено до рассмотрения важнейших очередных вопросов.

§ 17. Дальнейшая борьба и провозглашение эмансипации (1791)

Невольно мирясь с новой отсрочкой решения еврейского воп­роса, евреи и их либеральные друзья утешали себя тем, что на этот раз отсрочка обусловлена только необходимостью рассмотреть ближайшие общие вопросы и, следовательно, некоторая очередь для еврейского вопроса уже установлена в Национальном собра­нии. Но юдофобская партия имела свою тактику. Она мешала вся­кой попытке вновь поставить на обсуждение неприятный вопрос, придумывая все новые поводы для проволочек и в то же время уси­ливая антиеврейскую агитацию вне парламента, с целью воздей­ствовать на депутатов. Когда 15 апреля 1790 г., после пасхальных ваканций наступила очередь обсуждения еврейского вопроса, эль­засский депутат Ревбель заявил, что в Эльзасе снова поднимается антиеврейское движение, которое разразится погромами, как толь­ко будет провозглашена эмансипация. На это один либеральный депутат возразил, что именно постоянные отсрочки подвергают евреев опасности терпеть насилия от черни. «Представители ев­рейского населения, — добавил он, — уверяют, что их единовер­цы будут спокойно жить лишь тогда, когда собрание окончатель­но выскажется об их судьбе. Да и в самом Эльзасе так ждут объяв­ления их полноправности, что некоторые общины, приступив к разделу общественных земель, готовы наделить земельными учас­тками и евреев (которые не имели права владеть недвижимостью)». Собрание не вняло этому голосу правды и постановило: передать еврейский вопрос в конституционный комитет. Но на другой день оттолкнутый тревожный призрак еврейского вопроса опять по­явился пред Национальным собранием.

В Эльзасе велась сильная антиеврейская агитация, очаг кото­рой находился в Париже, в кружке реакционных депутатов этой про­винции. Желая помешать провозглашению эмансипации, «черные» в Париже и их провинциальные агенты пустили в ход все средства, чтобы создать в Эльзасе видимость народного возмущения против евреев. Распространялись юдофобские брошюры и листки; реакци­онная пресса пестрела крикливыми клеветническими статьями, ядо­витыми фельетонами и стихами против евреев и их либеральных за­щитников; имена Мирабо, Грегуара, Талейрана, Бальи безжалостно трепались наемными газетными ругателями, которые выставляли одного «подкупленным евреями», другого — «христопродавцем», третьего — «желающим принять обрезание». Когда в Страсбурге «Общество друзей конституции» предприняло шаги к поддержке рав­ноправия евреев, «черные» заволновались. Они созвали большое со­брание «активных граждан» для обсуждения еврейского вопроса; после того как либеральных ораторов, пытавшихся говорить за эман­сипацию, освистали или силою вытолкали, было достигнуто единогласие. Резолюция собрания гласила, что страсбургские граждане-христиане, преимущественно купцы, опасаясь конкуренции со сто­роны евреев, высказываются против предоставления им равнопра­вия (8 апр.). Покрытая тысячами подписей, эта откровенная резолю­ция «конгресса фанатиков» была отправлена Национальному собра­нию. Такая же резолюция поступила и от жителей города Кольмара.

Пропаганда не осталась без осязательных последствий; в воз­духе запахло погромами. Неутомимый эльзасский синдик Серф-Берр сообщил Национальному собранию, что в провинции ведется откры­тая агитация с целью вызвать нападение черни на евреев. Местные власти не только ничего не предпринимали для предотвращения насилий, но своим грубым обращением с евреями и подчеркива­нием их бесправия еще более поощряли насильников. В заседании Национального собрания было прочитано заявление одного муни­ципалитета в Эльзасе, что «неопределенность положения евреев под­вергает их опасностям, которые предупредить может только декрет собрания». Ввиду серьезности выставленного мотива, радикаль­ный депутат Редерер предложил огласить декрет в следующей форме: «Национальное собрание еще раз объявляет евреев Эльза­са и других мест под охраною закона, запрещает посягать на