«Милиция проводит набор отслуживших в рядах СА…»

Думал временно перекантоваться, вот уже большую часть жизни и кантуется!

На улице бушевала южная весна. К полудню температура воздуха поднималась до тридцати градусов, по улицам летел невесомый тополиных пух. За две недели начальство и дел-то никаких не предлагало. Что ждать от старика, который мысленно уже развешивает вяленую рыбку на балконе, а по вечерам жарит сочное мясцо над огнем! Еще год назад подобные мысли были желанными, а сейчас в груди заныло и рука левая онемела, словно во сне отлежал.

Он подошел к зеркалу, провел расческой по редким седым прядям, критически осмотрел выпирающий живот.

– Будь здоров, пенсионер!

Отражение оптимизма не прибавило. Почему-то вспомнился сын, с которым они перезванивались все реже. Парень стал отдаляться после смерти матери, а когда укатил в Москву, новости от него становились скуднее, а говоря языком полицейского протокола – малоинформативными.

В дверь постучали. Ермаков стиснул кулаки, кроя про себя последними словами весельчака Клименко. Привычно зашумело в голове, сердце перекувырнулось в груди, как акробат на трапеции. Пенсию так просто не дают!

– Заходи, шутник!

Дверь приотворилась.

– К вам можно?

На пороге робко остановилась черноволосая женщина. Одета она была просто, в руках мяла косынку. Миндалевидные глаза, смуглая кожа – татарка или башкирка. Сеть мелких морщин и горестная глубокая складка, прорезавшая вертикально лоб, явно прибавляли ей возраста. По всему, ее давно мучила бессонница, белки были красными, веки воспалены. Более трети века, проведенные в органах, приучили майора оценивать людей по стандартной схеме. Некоторые привычки врастали, как ноготь в мясо, видимо, он и соседей по дачному кооперативу будет пропускать сквозь «ментовское сито»! Ермаков до сих пор называл родное учреждение милицией, а себя – ментом, к обновленным терминам относился с подозрительностью и недоверием стареющего мужчины.

– Проходите! – Он поспешно застегнул пиджак на нижнюю пуговицу, уселся за стол.

Женщина нерешительно приблизилась, села на краешек стула. Восточные глаза моментально увлажнились. Мысленно чертыхаясь, доведенным до автоматизма жестом Ермаков наполнил стакан водой из графина. Графин был покрыт пылью, воду не меняли неделю или больше, но посетительница жадно выпила все до дна. Редкость, автоматически отметил старый опер. Обычно женщины отказывались от воды. Он ощутил любопытство – чувство, давно угаснувшее за рабочей рутиной.

– Я вас слушаю!

Вместо ответа женщина извлекла из сумочки стопку фотографий, бережно выложила на стол.

– Вот…

Скользнув по карточкам профессиональным взглядом, майор отметил фамильное сходство личности на фото с посетительницей. Дочь. Красивая девочка, кожа светлее, чем у матери, видимо, полукровка.

– У вас пропала дочь? – Ермаков решил форсировать события.

– Откуда вы знаете?! – Она подозрительно на него посмотрела.

– Здесь милиция… Фу, черт! Простите! Полиция. Зачем вам иначе показывать мне фото вашей дочери?

– Да, конечно… – Она опять всхлипнула.

Воцарилась пауза. Женщина смотрела на фотографию дочери как на ювелирную драгоценность. Девочка с распущенными волосами исподлобья созерцала неведомого фотографа. Обычно девушки ее возраста улыбаются. Взгляд был взрослый, суровый. Ермаков включил компьютер, открыл блокнот, провел пару линий, расписывая ручку.

– Как вас зовут?

– Зульфия… Зульфия Рашидовна, – поправилась она.

– Вы обратились в убойный отдел, Зульфия Рашидовна! – мягко сказал Ермаков. – Пропажами людей занимаются…

– Я там была! – перебила женщина. – И не только там! Я уже у прокурора города дважды была на приеме! А когда пришла в третий раз, мне отказались выписывать пропуск!

Она не скрывала слез, они просто текли по скулам солеными ручейкам. Она рыдала молча, не меняя скорбного выражения лица. Так плачут по покойникам, когда разум не в силах постичь степень горечи утраты.

– Я захожу во все кабинеты подряд, всех отделений… – Она рассказывала на удивление спокойным голосом, будто пересказывая подруге сюжет сериала.

– Давно вы так ходите? – Ермаков сделал пометку в блокноте.

– Девятнадцатый день.

Он вывел цифру 19, автоматически пометив в календаре двадцать шестое апреля. Дата пропажи девочки.

– Расскажите все подробно, Зульфия Рашидовна!

– Гюльнара – необычная девочка… – начала женщина.

Видимо, эмоции все-таки отразились на его лице, она протестующе подняла ладонь:

– Я понимаю вас, господин майор!

– Товарищ! Обращайтесь ко мне так!

Она быстро кивнула, вытерла платочком щеки.

– Каждая мать считает своего ребенка необычным, товарищ майор! Но Гюльнара действительно необычная девочка. Ее способности проявились в шесть лет. Она умела читать мысли разных людей. Я была этим недовольна, честное слово! Лучше бы у меня росла простая дочка! Ее отец исчез, когда Гуле было пять лет. Он с Украины, сильно пил и пропал без вести. В советское время национальность человека не имела значения… – Она чуть заметно улыбнулась, отчего стала необычайно милой и хрупкой. – Я всегда гордилась красотой своей дочери…

– Если можно, рассказывайте по существу вопроса! – осторожно сказал Ермаков. – Опишите дни, предшествующие пропаже ребенка.

– Извините! – быстро кивнула женщина. – По существу! Я подумала, что это важно…

– Я родом из той же эпохи, что и вы, Зульфия Рашидовна! Для меня национальность человека не имеет значения.

– За два дня до этого… – Она с силой прикусила губу, и Ермаков понял, какое чудовищное самообладание требуется этой женщине. Почти три недели она обивает пороги учреждений! – Гуля сказала, что за ней следует автомобиль. Повсюду, где она бывает, в школе, на секции, – девочка с четвертого класса занимается волейболом, – за ней ездила одна и та же машина.

– Номер ваша дочь не запомнила? Цвет, марка? Обычно дети наблюдательные!

– Н-нет… – сконфуженно замялась женщина. – Я вам с самого начала говорила. Гуля особенная. Она не видела саму машину, но чувствовала ее присутствие…

– А-а-а! – Он с видимым раздражением откинулся в кресле. Теперь понятно, почему чокнутую мамашу гоняют по кабинетам! И за себя ему стало стыдно – старый пес, теряет хватку! Наверняка проделки Клименко! Решил подшутить над пенсионером! Теперь желательно постараться выпроводить дамочку тихо, без скандала. Он скорчил сочувственную мину. – У детей в подростковом возрасте часто обострена интуиция!

– Вы не понимаете! – Женщина или не уловила иронии в его тоне, или отупела от горя и бессмысленных хождений по кабинетам. – Не черта вы не понимаете, товарищ майор!