Взлохмаченный, словно кросс бежал. Глаза лихорадочно скачут по комнате, после чего, наконец, останавливаются на нас.

Взгляд начинает переполняться непониманием:

– У вас все норм?

– Да –улыбаюсь, потрепав Эби по голове – ей нравятся зеркала, ты же знаешь. Нравится видеть свое отражение.

Он хмурится:

– Но мы слышали визг.

– А, да – притворно смеюсь, словно рассказывая какой-то анекдот – это я щипнула ее за бок, чтобы взбодрить.

Нейт все еще смеряет меня подозрительным взглядом.

Да, как и сказала, врать до сих пор мне удавалось лишь из-за непроницательности родственников, но теперь Нейт внимателен и определенно заметил мое вранье.

Чтоб не дать зациклиться ему на этом, задаю встречный вопрос:

– А кто – вы?

– М? – тут же тушуется.

– Ты сказал «мы услышали».

– А – отмахивается – мы с Нарой.

Я и так это знала, потому что видела как, едва скинув ботинки, он пошел в сторону ее комнаты. Но зато мой вопрос производит нужный эффект – Нейт совсем забывает о своих подозрениях.

Удостоверившись, что все нормально, как-то неопределенно спрашивает:

– Как у мамы настроение?

– Как всегда – жму плечами – пошла на пилатес. Потом массаж. А как Нара?

– Все норм – кратко бросает – ну ладно, если у вас тоже, то я погнал. Уроков еще тьма.

Добродушно усмехаюсь:

– Уроков?

С тех пор, как мама нас примири́ла – Нейт не делает домашку. А оценки за контрольные вывозит благодаря мне. Домашкой он обычно отмахивается от родителей, когда не хочет что-то делать. Если ты говоришь, что занят, потому что надо сделать домашку – обычно, это срабатывает даже с Питером, который все пытается всеми методами привить Нейту понимание, что важны цифры, а не идиотские мячи.

Если отказываешься, ссылаясь на домашку – обычно никто не спорит. Все отстают довольно быстро.

Но я вроде сейчас к нему не цеплялась, чтобы пытаться от меня «отцепиться»?

– Ну в смысле – на ходу переобувается он – учебники переложить, тетради, вся такая хрень.

– А-а – только и протягиваю.

Впрочем, я тоже не горю желанием, чтобы он, весь какой-то взвинченный, продолжал стоять на пороге моей комнаты. Если Кевин долгое время не будет хлопать ладонями по стеклу – Эби очень скоро опять начнет рыдать.

А при Нейте эта игра невозможна.

Когда он уходит, хлопнув дверью, я вновь дышу на стекло.

И даже представить не могу, как сильно пожалею вечером, с приходом Питера, что не придала значения странному поведению младшего брата.

Глава 11

Питер выходит из такси, другой рукой подцепив свой рабочий портфель (который Гвен постоянно называет «дипломатом», хотя они совершенно отличны как по форме, так и по функционалу), и захлопывает дверь, позволяя черно-желтой машине с шашечками уехать.

Вначале его раздражало, что при наличии собственной машины, он обязан добираться до работы и обратно на такси. Но потом рассудил, что лучше он будет заказывать такси, чем обязанность Гвен – развозить детей – перекочует в его головную боль, которую он должен будет разрешить до отъезда на работу.

А так – он спокойно пьет какао (или кофе), завтракает, вызывает такси и, надев пиджак, едет зарабатывать деньги (единственный в этой чертовой семье тунеядцев).

Обычно все именно так и происходит, но сегодняшнее утро нельзя назвать обычным. Сегодня Нара его просто вывела – и, как он подозревает – нарочно. Эта маленькая стерва любит потрепать ему нервы, совсем как ее мать.

Клайда была той еще сукой, а как выяснилось потом – еще и шлюхой. А он был просто наивным девственником, не знающим в свои 26 лет, как обращаться с девушками и оттого радостный, что такая экзотичная мулатка ему дала. Только потом эта стерва еще и вручила ему ребенка, заявив, что он ей не нужен в той стране, куда она переезжает.

Во дела!

Притом Наре было тогда уже года три. И за все эти три года Питер не видел ее ни разу. Только знал, что та-та шлюховатая бестия родила вроде от него ребенка. И то, учитывая ее богатую, как выяснилось, и насыщенную половую жизнь – он не ручался бы, что это его ребенок.

А тут три года проходит и, едва у него идет в рост карьера, Клайда всучает ему этот подарок. Конечно, первым делом Питер подал на ДНК.. и был неприятно удивлен. Обычно, такие лица можно увидеть у мужчин обманутых, обнаруживших, что дети на деле не их. У Питера же появилось такое выражение, когда он понял, что теперь от этого геморроя ему никак не отбрехаться.

Конечно, он мог так же сказать Клайде, что если уж ей пофиг, то его и подавно эта девчонка не парит, и что она может делать с ней все что хочет. Но зная ее, он подозревал, что та без обиняк сдаст девчонку в детдом. С него все равно будут трясти алименты, только так он еще и останется для ребенка, которого по факту содержит, чужим дядькой.

Скорее собственное самолюбие и желание выставиться, чем любовь к этой темной девчонке, которую она назвала Брульгиттой, вынудили – иначе не скажешь – забрать дочь себе. И естественно первое, что он сделал – сменил ей это ужасное имя, хотя к тому моменту девочка на него уже вполне откликалась.

Но в понимании Питера, дети были что псы – привыкли к одной кличке, значит без проблем привыкнут и к другой.

Питер не считает себя плохим человеком. Просто он.. был не готов. У него и за те три года после Клайды женщин было раз-два и обчелся. И то, это скорее был секс, чем какие-то длительные отношения. Он, напрягаясь в карьере, толком не разбирался со своей личной жизнью. А тут сразу ребенок.

И еще – проклятье! – девочка.

Он со взрослыми женщинами-то находить язык так и не успел научиться, а тут уменьшенная их вредная копия. На тот момент Нара выглядела в глазах Питера эдаким вселенским злом, посланным, чтобы полностью разрушить всю его размеренную жизнь.

Он честно старался быть нормальным отцом.

На идеального или хорошего он никогда не претендовал, потому что имел привычку ставить себе реальные цели. А отцу-одиночке, растящему темнокожую дочь и одновременно пытающемуся содержать их обоих, стать хорошим отцом просто нереально.

К слову, и хорошим работником быть у него тоже быстро стало не получаться. Повышение, ради которого он впахивал три года и которое было почти у него в руках, на тот момент, как