что Митрея-князя в доме нет,

Что й Васильёвича да не случилося:

Он ушол ведь в лес теперь полесовать,

За лисицами да за куницами,

35 Он за разныма за мелкима за птицями».

Що й первы́ послы к Домны на двор пришли:

«Добро жаловать, Домна Фалелеёвна,

Ишшо к нашей Настасьи к Васильевны

На почесьтен пир да на деви́чей стол

40 Хлеба, соли йись да сладка мёду пить!

Ишше Митрея-та князя в доме нет».

Что й перьвы́ послы да со двора сошли,

А й вторы послы к Домны на двор пришли:

«Отпусьти ты Софьюшка Никулишна,

45 Свою дочерь Домну Фалелеёвну

На почесьтен пир да на девичей стол

Хлеба, соли есь да сладка мёду пить.

Ишче Митрея-та князя в доме нет

Што й Васильевича не случилося,

50 Не случилося, не пригодилося:

Он ушол ведь в лес да всё полесовать,

За лисицами да за куницами,

Он за разныма за мелкима за птицами».

Что й третьи́ послы к Домны на двор пришли:

55 «Добро жаловать, Домна Фалелеёвна,

Ишше к нашой к Настасьи всё к Васильёвны

Хлеба, соли йись да сладка мёду пить!»

Не спушчает ей Софьюшка Никулична:

«Не ходи ты уж, Домна Фалелеёвна,

60 На почесьтен пир да на девиной стол.

Я ночесь мало спала, да во сьне видяла:

Со бело́й груди скатилъсэ чудённой крес,

На право́й руки роспаялсэ всё злачён персьтень».

Не послушалась Домна Фалелеёвна.

65 Умываласэ Домнушка белёшенько,

Одеваласе Домна нареднёшенько,

Приходила к Настасьюшки к Васильёвны

На почесьтён пир да на девичей стол.

Вдруг зашла она в полаты белокаменны,

70 Отъкрывала дубовы́ да двери на́-пяту;

Она крес кладёт да по-писа́нному

И поклон ведёт да по-учоному;

Поклониласе на все четыре сто́роны.

А седит тут Митрей во большом углу,

75 Князь Васильевич да во чесно́м месьте:

«Добро жаловать, Домна Фалелеёвна,

Ко сутулому да ко горбатому,

Всё к ногам кривым, к моим глазам косым,

Ко кудрям моим да всё к онескиим,

80 К поговорюшки да к самоедския —

Хлеба, соли йись да сладка мёду пить!

Ты садись, проходи да за дубовой стол».

Воспрого́ворит Домна Фалалеёвна:

«Отпусьти-тко миня, Митрей-князь Васильевич!

85 Я с право́й руки забыла там злачон персьтень,

Мы которым с тобой будём обручатися».

Воспрого́ворит Митрей-князь Васильевич!

«Ты где хошь ходи, только моей слови!»

Тут пошла ведь Домна Фалелеёвна

90 Што ис тех она полат да белокаменных;

Заходила она в ку́зьнецу железную,

Что й ковала дьва ножичька булатныих,

Уходила с ними Домна во чисто́ полё,

Становила Фалелеёвна во сыру́ землю

95 Что востры́ма концами во белы́ груди,

Да сама тут ведь Домна приговарйвӑла:

«Не достаньсе моё да тело белоё

Ты сутулому да ты горбатому!

Ай достанься моё да тело белоё

100 Луччэ матушки да ты сырой земли!»

———

Марья Федоровна Кожина

XX. Марья Федоровна Кожина, по прозванию «Чируха», старая вдова, вдовеет уже 30 лет. Две дочери ее замужем, третья, вдова, с своим сыном живет вместе с матерью. Был еще сын, но утонул. Любит говорить поговорками: например, «песёнка — церемисёнка», «ешь варёно, слушай говорёно», «головнёй не тирал» (о небывалом человеке). Кожина знает Маремьяну Немчинову и слышала от нее старину про Марью Юрьевну и Маринку Кайгаловку, но свои старины она переняла не от Немчиновой, а от своего отца, также от матери и других старинных людей. В напевах Кожиной замечается стремление к фигурации и к частому варьированию; эпическим стилем она владеет превосходно.

190. АЛЕКСЕЙ, ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ

Был жил Ефимъян, да князь богатой.

Охвоць Ефимъян Богу да молитьц́е:

На петьницю, суботу он прицяшшалсэ,

На сьветлоё Христово воскресенья, —

5 Молил он себе отродья,

Хоть женьского он себе, хоть муського.

Потродясь Ефимъян да притрудилсэ,

На лавоцьку спать да валилсэ.

Богородица гласом прогласила,

10 Прицистая дева мать Мария

Цёловец́еським язы́ком проговорила:

«Тебе полно, Ефимъян, спать да усыпатьц́е,

Те пора, Ефимъян, да пробужатьц́е

От крепко́го сну забудушша!

15 Поди-ко-се во Римсько ты во царьсьво,

Кнегина тебе сына спородила.

Зьбирай-ко ты попов-то, протопо́пов,

Зьбирай-ко ты прицятников ц́ерьковных,

Поставте-тко вы кума со кумою,

20 Крисьтите в свято Божьё крешшеньё,

Нарекайте ёму имя Олёксеём,

Олёксеём имя Божьим Цёловеком».

Ото сна Ефимъян пробужалсэ.

Не-знат Ефимъян да испугалсэ,

25 Не-знат[491] Ефимъян да зрадова́лсэ.

Клюцёвой свежо́й водой стал да умыватьц́е,

Тонким белым полотеньцём да вытиратьц́е,

Стал Ѓосподу он Боѓу помолилсэ,

Божьёй Матери прецистой со сьлёзамы.

30 Пошол он в Римцько своё царьсво,

Восходил в белы каменны палаты, —

Кнегина ёму сына да спородила.

Зьбирал он попов да протопопов,

Зьбирал всех прицатьников ц́ерьковных;

35 Поставил он стретного[492] кума,

Как кума поставил да со кумою,

Кресьтилисе во Божьё крешшеньё,

Нарекали ёму имя сьвятоё,

Сьвятоё ёму имя Олёксеём,

40 Олёксеём-то Божьим Цёловеком.

Стал Олёксей да лет пети-шти[493] —

Захотел ёго батюшко в грамоты уцити,

Как мать-осударына по тому же,

Ему света грамотка даласе,

45 Как ёму рукописаньицё да открылось.

И стал Олёксей да лет-то пятнадцать,

Как стал Олёксей да лет-то двадцеть,

Захотел ёго батюшка женити,

Как мать-осударына по тому же.

50 Ёму, сьвета, женитьц́е не хотелось,

Принёволил ёго батюшко на-силу.

Не хотелось Олёксею родитель прогневити.

Пошли оны по Римцькому по царьсву,

Выбирали Олёксею да невёсту.

55 Они выбрали Олёксею да невёсту

У ласко́ва князя Филимона,

Как на младыя обручныя кнегины,

Кнегины ёго да Катерины.

Крутёхонько свадёбку сыграли,

60 Поскорее Олексея да женили,

Да женили Олёксея да овенчали.

Как все на пиру сидят напивались,

Как все на ц́есном сидят наедались.