– Батюшка, вы с Катериной не должны вмешиваться…

– Нет, мы должны.

– Но…

– Помолчи, Мерсе. Так когда? – повторил Уго.

– Сегодня ночью, – сказал Герао. – Не думаю, что ребенок протянет еще хотя бы день.

Герао вгляделся в лица всех присутствующих, включая Педро. Катерина согласилась первой, за ней последовал Уго, а Мерсе закрыла лицо руками и яростно закивала. Педро улыбнулся и принялся наливать вино, да так щедро, что оно потекло через край.

– Хорошо, – согласился Герао, – стало быть, сегодня. В полночь. Торжества будут отличным прикрытием. Подойдите к воротам дворца – я увижу вас с башни и отправлюсь вниз.

– А что потом? – спросил Уго.

– Я впущу вас во дворец. А потом… каждый сам за себя.

– Батюшка, не нужно вам туда идти! – воскликнула Мерсе, когда Герао ушел. – И тебе тоже не надо, – добавила она, посмотрев на Катерину. – Зачем вам в это вмешиваться?

– Не говори глупостей. Хоть он тебе и сын, но мне… но нам он внук, – ответил Уго, переводя взгляд с Мерсе на Катерину.

Русская улыбнулась.

– Но все-таки…

– Не спорь со мной, – прервал Уго, а Катерина легонько встряхнула Мерсе за плечи.

Та нервно рассмеялась.

– А что мы будем делать с Арнау? – спросила Мерсе. – Мы ведь не можем принести его в таверну, здесь будут искать в первую очередь. А если мы сбежим… то куда нам идти? Нас будут преследовать. Две женщины и мужчина с маленьким ребенком. Мы привлечем слишком много внимания. Мы даже из принципата выехать не успеем.

– Ты права…

– А если он заплачет? – перебила Мерсе, уже представив себя с сыном на руках. – Может быть, он проснется и заплачет… Я не смогу его нести, – добавила она с тоской, вспомнив, как перепугался Арнау на берегу, – не смогу…

– Мерсе…

– Придется вам его нести, батюшка, – снова перебила Мерсе. – Я не смогу!

– Хорошо, я его понесу, – согласился Уго. – Меня-то он вспомнит, хотя, судя по словам Герао, вряд ли малыш будет слишком шуметь.

Мерсе кивнула.

– А потом? – спросила она. – Что мы будем делать потом?

Все смотрели друг на друга молча, затаив дыхание. Ни Уго, ни Мерсе не осмеливались высказать предложение, вертевшееся у них на кончике языка: они бы разрушили надежды и мечты Катерины и виной тому был бы ребенок, с которым ее почти ничего не связывало.

– Сбежим? – все же уточнила Мерсе.

– Спасибо, милая, но если мы сбежим, – сказал Уго, – сразу узнают, что это были мы, и найдут нас, где бы мы ни были. Мы должны оставаться здесь, в таверне, чтобы отвести от себя подозрения. Надо отыскать кого-нибудь, у кого можно спрятать ребенка.

– Позовем на помощь вольноотпущенников, – предложила Катерина. – Они не подведут.

– Это опасно, – возразил Уго.

– Может быть, но они нам многим обязаны и заслуживают нашего доверия.

– Все тайное в конце концов становится явным, – сказала Мерсе. – Спрятать ребенка нелегко. Он ест, плачет, он должен выходить на улицу, играть… Его обязательно кто-нибудь увидит. И всегда найдется тот, кто захочет продаться графине, которая, несомненно, объявит об исчезновении мальчика и поставит на уши всю Барселону.

– Да, но мы ведь не можем заставить его исчезнуть.

– Или можем, – перебила Мерсе.

Все, включая Педро, стоявшего у бочек, вопросительно на нее взглянули.

– Это как? – спросил Уго, хотя в целом уже представлял себе ответ.

– В Бонрепосе. Это единственное место, куда они точно не сунутся. Им такое просто не придет в голову. – Мерсе замолчала. Несколько секунд в таверне было слышно только ее взволнованное дыхание. – Она его примет, – сказала наконец Мерсе, – должна принять. То, что матушка не сделала для меня, она сделает для внука.

Катерина и Уго крепко задумались. Решение было неплохим – хоть исход и зависел от воли той, которая однажды уже отказала им в помощи.

– А если она его не примет? – спросил Уго.

– Мы должны попытаться, – заявила Мерсе. – И потом, мы ничем не рискуем: если она и откажет, то вряд ли донесет. Мы можем доставить его…

– Не мы, – перебил Уго. – Мы останемся здесь, будто мы ни при чем. Как только обнаружится исчезновение Арнау, сюда сразу же нагрянут власти. И ты должна вести себя очень убедительно, когда они придут сюда.

– Непременно, – пообещала Мерсе.

– А в приорат ребенка отвезут абсолютно надежные люди, которые никогда не предадут, – сказала Катерина.

– Отлично! – воскликнул Педро, который постепенно подходил к ним все ближе. – А что я должен буду делать?

– Следить за таверной, – со значением сказал Уго. Ответ, похоже, мальчика не удовлетворил, он хотел более активного участия. – Они придут за нами, Педро, – серьезно произнес Уго, – тогда на тебя и будет вся надежда. Скажешь им, что мы все сегодня были в таверне. Никто не выходил. Всю ночь. Тебе придется им это сказать. Без колебаний.

– Это очень важно, Педро, – сказала Мерсе.

– Из меня не вытянут ни слова, даже если разорвут на куски, – заявил юноша.

Мерсе крепко сжала его руку.

– Спасибо, – прошептала она.

Полночь еще не наступила, и торжества были в самом разгаре. Уго и Катерина отправились в Раваль. Они шли по улице Бокерия в сторону Рамблы, затем миновали старые ворота и осторожно пробрались туда, где днем располагались мясные лавки. Потом они вышли на Госпитальную улицу и направились дальше, на улицу Карме. Поднявшись по улице Жутглар к краю стены, они попали на улицу Тальерс в бедный район, где жило много вольноотпущенников.

Уго и Катерина не раз ходили в это место, расположенное на самом севере Барселоны, дальше всего от моря, около новой стены, что окружала Раваль. Здесь было полно кирпичных мастерских и мясных лавок, но название улице дало именно последнее: tallers[34]. С середины прошлого века, когда вольноотпущенники оказывались в странной правовой ситуации, имевшей место, если рабы выкупали свое освобождение у господ, но еще не выплачивали полную сумму, они были вынуждены селиться за монастырем Святой Анны, за пределами обнесенной стеной части города, – стены вокруг Раваля в то время еще не было. Спустя несколько десятилетий это правило забылось, но вольноотпущенники продолжали селиться здесь, в привычном для них районе, который и стал, именно благодаря им, да и мясникам с кирпичниками в придачу, одним из самых убогих в городе, где налоги были низкими, а жилье дешевым и где жило больше всего нуждающихся семей. Когда Уго и Катерина разбогатели на продаже огненной воды, они, в память о Барче, продолжали помогать вольноотпущенникам и рабам – и, к восторгу Катерины, не раз жертвовали деньги, чтобы какой-нибудь человек, как некогда она сама, томящийся в рабстве, мог выкупить свободу.