– Это невозможно.

– Если ты меня поддержишь, я уверена, все еще можно уладить. Я ему напишу и скажу, что ты его примешь.

– Джорджиана, я никогда его не приму.

– Почему?

– Он еврей!

– Это гадкий, чудовищный предрассудок! Как будто ты не знаешь, что сейчас все переменилось! Какая разница, какой человек веры? Да, он вульгарный, старый и с кучей детей. Но если я готова с этим мириться, у тебя и у папеньки нет права мне мешать. А его вера никакого значения не имеет.

– Джорджиана, ты очень меня огорчаешь. Мне больно видеть, как ты мучаешься. Все, что я могу для тебя сделать, я сделаю. Но я не стану помогать тебе с мистером Брегертом. Не посмею. Ты и не знаешь, как умеет гневаться твой папенька.

– Я не позволю запугивать меня папенькой! Что он может мне сделать? Вряд ли он меня побьет. И даже это лучше, чем то, что он меня здесь запер. А тебе, маменька, вообще до меня дела нет. Поскольку Софи выходит замуж за этого чурбана, ты про меня и думать забыла.

– Ты очень несправедлива, Джорджиана.

– Я знаю, что такое несправедливость – и с кем поступили очень нехорошо. Прямо говорю тебе, маменька: я напишу мистеру Брегерту и скажу, что готова выйти за него замуж. Не понимаю, для чего ему бояться папеньки. Я его больше не боюсь – так ему и передай.

Все это чрезвычайно огорчило леди Помону. Он не передала мистеру Лонгстаффу угрозу дочери, но обсудила ее с Софией. София считала, что Джорджиана просто запугивает мать, и привела два или три довода в пользу своего мнения. Прежде всего, будь у Джорджианы такое намерение, она написала бы мистеру Брегерту тайком от леди Помоны и уж точно не стала бы заводить разговор после того, как леди Помона отказалась ей помогать. А главное – и леди Помона услышала об этом впервые – Джорджиана почти каждый день встречается в парке с младшим священником из соседнего прихода.

– С мистером Батерболтом! – воскликнула леди Помона.

– Она гуляет с мистером Батерболтом почти каждый день.

– Но он очень строгий.

– Да, маменька.

– И он на пять лет ее младше! И у него нет ничего, кроме места младшего священника! И он выбрал безбрачие. Во всяком случае, я слышала, епископ над ним смеялся, что он так говорит.

– Это все не важно, маменька. Я знаю, что она постоянно с ним. Уилсон их видел, и я точно знаю. Может быть, папенька добудет ему приход. У Долли есть собственный приход, доставшийся ему вместе с имением.

– Долли наверняка продаст патронат, – сказала леди Помона.

– Может быть, епископ что-нибудь для него сделает, – продолжала заботливая сестра, – когда узнает, что он не выбрал безбрачие. Кто угодно, маменька, лучше еврея.

С последними словами леди Помона горячо согласилась.

– Конечно, младший священник – очень плохая партия, но духовное звание хотя бы прилично.

Мать и дочь продолжали готовиться к свадьбе, делая вид, будто не замечают частых встреч Джорджианы с мистером Батерболтом. Тут опасаться было нечего. Мистер Батерболт – замечательный молодой человек, настолько религиозный, что, даже если подозрения Софи не беспочвенны, ему можно позволить прогуливаться с Джорджианой. В его предложении, если он попросит ее руки, ничего постыдного не будет. Он священник и джентльмен – а его бедность касается только Джорджианы.

Мистер Лонгстафф приехал домой лишь накануне свадьбы и привез с собой Долли. Тому долго внушали, что он безусловно обязан быть на свадьбе сестры, и он наконец согласился. Оказаться первого сентября в краях, где изобильно водятся куропатки, обычно не считается для молодого человека большой тяготой, и все знали, что Долли любит охоту. Тем не менее он воображал, что принес на фамильный алтарь огромную жертву, а леди Помона приняла его так, будто считала лучшим из сыновей. Родительский дом он нашел не очень радостным, поскольку Джорджиана по-прежнему отказывалась быть подружкой на свадьбе и разговаривать с мистером Уитстейблом. Правда, с приездом Долли, в кои-то веки навестившего Кавершем, все чуточку повеселели, а так как его денежные дела благополучно уладились, ему не надо было ругаться с отцом. Чудесно, что одна из девочек выходит замуж, а Долли привез в качестве свадебного подарка огромного фарфорового пса, футов пять высотой, что тоже очень скрасило обстановку. Леди Помона намеревалась сообщить мужу о прогулках в парке и прочих достигших ее слуха приметах растущей близости, но решила, что расскажет об этом после Софииной свадьбы.

В девять утра того дня, когда было назначено венчание, всех ошеломила новость: Джорджиана бежала с мистером Батерболтом! Она вышла из дому до шести утра, он встретил ее у парковых ворот, и они уехали ранним поездом из Стоунмаркета. Выяснилось также, что различные вещи Джорджианы за последние дни мало-помалу перенесли в дом мистера Батерболта (он жил в соседней деревне), а значит, леди Помона зря испугалась, что дочери будет нечего надеть. В первый миг все так опешили, что казалось, свадьбу придется отложить, но у Софии имелось на сей счет свое мнение, которое она и высказала матери. Свадьбу решили не откладывать. Поначалу Долли говорил, что пустится в погоню за младшей сестрой, а отец и впрямь отправил несколько телеграмм. Вернуть беглецов не удалось, и с некоторой задержкой – которая, возможно, делала брак неканоническим, хоть и не отменяла его законность, – мистер Джордж Уитстейбл сочетался браком с Софией Лонгстафф.

Остается добавить лишь, что примерно через месяц Джорджиана вернулась в Кавершем уже как миссис Батерболт и следующие полгода провела с мужем в полном супружеском счастье, а к концу этого срока они перебрались в маленький приход, на покупку которого мистеру Лонгстаффу удалось наскрести денег.

Глава XCVI. Где «дикие ослы утоляют жажду свою»

Нам нужно вернуться в нашей истории немного назад – примерно на три недели, – дабы читатель узнал, как развивались события в «Медвежьем садке». Предательство герра Фосснера нанесло по заведению тяжелый удар. Мало что он ограбил клуб и каждого, кто когда-либо имел с ним личные счеты. Хотя те, кто пострадал особенно сильно, порой вспоминали Фосснера недобрым словом, общее похоронное настроение в «Медвежьем садке» было вызвано другим. Вместе с герром Фосснером исчезло все, за что они любили клуб. Разумеется, герр Фосснер их обкрадывал. В этом никто не сомневался с самого начала. Человек не согласится, чтобы его в четыре утра поднимали улаживать карточные долги молодых джентльменов, если он на них