новом виде. К спине Изеула был привязан корявый ствол дерева в форме креста, на самой верхушке которого находилось золотое гнездо, а на нем лежала отрубленная голова его покойного сына — Труцидара. В отличии от изуродованного лица своего сумасшедшего отца, да и всех остальных пиктов, которые выглядели словно кровожадные дикари, голова покойного воина выглядела чисто и невинно, облаченная в светлый венок из полевых цветов, и не тронутая тлением. Даже длинные волосы выглядели ухоженно, и в некоторых местах заплетены в красивые косы. Феликсу даже показалось, что голова живая, хотя, как это может быть, если внизу нет никакого тела?

Подступающее войско шло медленно, выстроившись в несколько линий, неся в руках зажженные факелы, от которых было больше черного дыма, чем самого огня. Вскоре все небо вокруг окуталось непроглядной мглой, и казалось, будто в одночасье наступила глубокая и безлунная ночь. За спиной Феликса тоже зажглись огни, и стены деревни будто бы засияли изнутри дневным солнечным светом, в противовес удушливому и коптящему алому пламени врага. Феликс видел, как все новые отряды выходят из леса, и среди них были закованные в кровавые латы воители, такие же, каких он видел несколько дней назад, когда на них напал патрульный отряд Алгобсиса. Значит, в этом безумном войске были не только пикты. Один из таких наполненных болью отрядов тянул за собой огромного идола — то был обычный круглый обломок скалы с красными письменами, из-под которого высовывались скрюченные руки, застывшие в молитвенных позах, которые принадлежали расплющенным телам священнослужителей Алгобсиса.

От этого вида Феликсу стало еще более противно, и он оглядел своих товарищей, дабы убедиться, что он не один такой. Но все остальные, кто был рядом, смотрели на врага безжизненными и хладнокровным взглядами. Эскер был в маске, поэтому понять его чувства было невозможно, а Синох с Эном и так никогда не показывали своих чувств. Даже Зено беспечно хмыкнула, будто глядела на унылую драку пьяных забулдыг.

Тем временем вражье войско уже почти приблизилось на расстояние полета стрелы. Как и сказала Унлаха, в их действиях прослеживалась строгая дисциплина, а поэтому они не стали сразу бросаться в бой, и выстроились ровными рядами перед деревянными стенами поселения. Их реющие на ветру знамена смешивались с черным дымом от факелов, но даже так можно было разглядеть на них вышитого «Придавленного», о котором Феликсу рассказывал Эскер, а также и другие, не менее жуткие изображения, самым безобидным из которых был рисунок головы с тремя красными языками, высунутыми изо рта. Противники заняли свои позиции довольно быстро, и пяти минут не прошло, как они уже стояли плечом к плечу, но нападать так и не спешили. Ведьмы тоже оставались крайне спокойными, ожидая действий противника, ведь главное для них сейчас было выиграть побольше времени, прежде чем подоспеет подмога. Феликс даже подумал, что все можно будет урегулировать переговорами, хотя, о чем можно было договориться с такими лишенными рассудка людьми, как Изеул?

И только Феликс об этом подумал, как сумасшедший грязный старик вышел вперед своего многочисленного войска, а рядом с ним появился еще один рослый воин. Сначала Феликсу показалось, будто тот натянул на голову шлем в форме лошади, но как только оба пикта приблизились к стенам деревни, маленького никса обуяла новая волна страха и отвращения, так как шлем на деле оказался настоящей мертвой головой лошади, пришитой к телу. Тут же Феликс приметил и рану на груди воина, которую оставил меч Эна. Рядом с Изеулом вышагивал его собственный, когда-то мертвый сын, а точнее его молодое тело, с пришитой головой убитого коня. Голова животного казалась безжизненной, а из ее выколотых глаз безостановочно текли ручейки алой крови.

— Святая Дева Искупительница, спаси нас от этого нечестивого вида. — прошептал Феликс, не сводя глаз с воскресшего Труцидара.

Пока он молился всем известным богам, Изеул остановился напротив отряда Унлахи, и подняв руку, начал говорить:

— Порождения забытых времен, много веков мои благородные предки чтили ваши законы и границы! Мы закрывали глаза на ваше богопротивное существо, и не стремились к кровопролитной войне! Всеблагое Чудо милостиво даже к таким несчастным тварям, как вы! И впредь мы обещаем не пересекать ваши границы, а взамен вы отдадите нам предателей и лжецов, которых вы укрыли на своей забытой земле!

Тут Изеул повернул голову назад и взглянул на кого-то среди красных воинов Алгобсиса, будто бы хотел посмотреть на реакцию того человека, и убедиться, правильно ли он все сказал. Феликс тоже посмотрел в ту сторону, и тогда увидел, среди закованных в кровавое железо воинов, женщину, восседающую на жутком подобии сказочного единорога, рог которого больше походил на закрученный ржавый гвоздь. Сама же женщина была не молода, но красоту свою еще сохранила, и еще больше в ней было благородной стати. Феликс вспомнил, что уже видел ее, когда покидал Ашур, а еще до этого и на лесной поляне, где на него напал один из зургалов.

— Смотрите, — прошептал он стоявшей рядом с ним Зено, кивком указав на женщину с длинными седыми волосами, — это, как мне полагается, и есть Моргайза?

— Да, это она. — мрачно подтвердила Зено. — Будет очень неплохо, если нам удастся одолеть ее тут, хотя, вряд ли она будет принимать участие в битве. Матушка моего господина не так искусна в битвах, как мне известно.

Тем временем окрестности наполнил властный, поражающий своей мощью, и не допускающий возражений голос королевы Шалунвье.

— Меня ли ты называешь предателем, ты, ничтожный раб собственных иллюзий?! Здесь нет богохульников, кроме вас самих, и если вы не покинете это место сей же час, то ваши тела навсегда останутся на этой земле! Выбор за вами!

— Горная владычица не смеет указывать путь праведникам! — возмущенно крикнул Изеул, выпучив свой единственный здоровый глаз. — Мы не побоимся выступить даже против твоего заклейменного народа, ибо нас ведет праведная вера! Мы не побоимся тебя, подземная королева!

— Тогда, может быть, ты побоишься меня? — вдруг раздался громкий и полный тайн голос маленькой Нананиль, и Феликс увидел, как та вышла из-за ворот в сопровождении своих охранников. — Две королевы — это не одна, вождь диких людей.

Феликс внимательно посмотрел на низенькую шутиху, которая в этот момент совсем не выглядела такой уж безобидной. В том, как она стояла, в ее голосе и движениях проснулось что-то древнее и грозящее опасностью, наполненное таинственной мудростью.

— Что она имела в виду? — проговорил Феликс, не сводя глаз с еще больше возмущенного Изеула, которого, похоже, испугали слова новой собеседницы.

— Только