известия о мире[1150]. Украинцеву желание царя как можно скорее помириться с Турцией даже на невыгодных условиях было, конечно, известно; еще в февральском письме к нему царь писал: «Толко конечьно учини миръ: зело, зело нужно», уполномочивая его идти на большие уступки туркам, только бы поскорее добиться мира[1151]. Медленность, с какою двигались переговоры, продолжавшиеся 9 месяцев и занявшие 23 конференции, с продолжительными между ними антрактами, в значительной степени зависела от турок, намеренно тянувших дело. Посланники постоянно в течение переговоров упрекали турок в промедлении и жаловались, «что пребывают в немалом сетовании, что сие дело до сего времени бесплодно продолжается, понеже самодержец дожидается повседневно», высказывая опасение монаршеского гнева и опалы за промедление[1152]. Украинцев справедливо жаловался на турецкую «проволоку» в письме в Голландию к Матвееву от 7 июня: «Мы здесь в настоящем деле великую имеем проволоку, понеже двор здешней в таких делех по обыкновению своему зело осторожно немедленно поступает»[1153]. Турки, со своей стороны, обвиняли посланников и говорили: «В мирном деле такая великая проволока… от кого чинится, изволили б они, посланники, сами рассудить? О чем… договорено бы быти могло в три дни, то продолжено с лишком полгода!»[1154] Но надо сказать, что упрек уполномоченных имел некоторое основание, так как Украинцев, зная о нетерпении царя, тем не менее не спешил с делом. Он хотел, очевидно, заключить договор по всем правилам московского дипломатического искусства. Он стремился всеми силами к достижению реальных и существенных выгод для России: долго и упорно стоял за днепровские городки, эти форпосты против Крыма; уступил их только по специальному приказу из Москвы и уступил все же на условии, от которого уже отказался Петр, именно отдал их в разоренном виде, тогда как Петр готов был отдать их, не разрушая, и в крайнем случае только с уничтожением работы, сделанной русскими;

твердо отстоял азовские городки; много положил энергии на отмену дачи крымскому хану — всем этим, конечно, замедлялись переговоры. Но он энергично добивался не только этих существенных и реальных выгод. Как старый дипломат московской школы, действовавший всецело в рамках веками сложившейся традиции, он с таким же упорством отстаивал и всякого рода мелочи, был придирчив к незначительным выражениям, подозрительно опасаясь какого-либо обмана с турецкой стороны, если эти выражения будут не тождественны в текстах или неясны, долго препирался о разного рода формальностях и внешних обрядах и спорами о них, конечно, затягивал дело. В особенности по-старинному и совершенно по-московски он был ревнив к именованиям и титулам московского государя и в спорах о них прибегал к аргументам, которые выдвигались московской дипломатией времени Ивана Грозного, старался написать титул московского государя с «повышением» и с «прибавкою», в чем и успел. От всех этих мелочей легко отказался бы дипломат новой формации, из тех, которых стал выдвигать и которых стал посылать за границу Петр, и сам всегда готовый пожертвовать формальностями и мелочами ради существа дела. Украинцев же, видимо, имея в виду привезти в Москву безупречно выработанный текст договора, невольно затягивал переговоры, в то время, когда Петр с таким нетерпением ожидал заключения мира с Турцией.

Когда договор был, наконец, заключен, надлежало, конечно, как можно скорее отправить курьера в Москву с желанным известием. Вопреки всем ожиданиям Украинцев и с этим не торопился. Еще до заключения договора, 30 июня, посланники уведомили турок, что гонцами в Москву с известием о мире пошлют трех лиц: стольника Гура Родионова Украинцева, сержанта Никиту Жерлова, отпущенного из Москвы 20 декабря 1699 г. и приехавшего в Царьград 31 января[1155], и сотника Ивана Чернышенка, отпущенного из Москвы гонцом 2 февраля и приехавшего 12 апреля. С этими тремя гонцами отправлялись привезенный Жерловым толмач Михайло Волошенин и 10 человек прислуги[1156]. Маврокордато через племянника спрашивал посланников, «вскоре ль они, посланники, отпустят гонца своего?», и при этом замечал: «А надобно-де им того гонца отпустить наскоро, чтоб царскому величеству о том было известно по их, посланничью, доношению, а не по иному чьему объявлению». Маврокордато предполагал, что посланники отпустят гонца тотчас же в самый день заключения мира, и готов был отдать соответствующие распоряжения и предпринять надлежащие шаги. «И если им, посланником, — передавал Дмитрий Меце-вит, — тот отпуск потребен будет того дня, которого они будут у великого везиря, то господин Александр так и учинит». Посланники, однако, ответили, что «того дня, которого они, посланники, будут у великого везиря и договорами разменяются, тех гонцов… отпустить им невозможно, понеже те гонцы после той их, посланничьей, у везиря бытности станут готовиться в путь свой. А отпустят они после того своего у везиря бытия и по разменении с ним договоров спустя три дня»[1157].

Действительно, гонцы были отпущены в Москву только 7 июля. С ними отправлены были копии договора и обширная записка, заключающая в себе обзор всего хода дела, как бы конспективное изложение переговоров на всех 23 конференциях. В заключении записки Украинцев сообщал, что с иностранными послами они, посланники, не видались и никакой помощи от них не имели. Послы даже и не обнаруживали желания с ними видеться. В частности, послы английский и голландский, как слышно было от верных и знающих людей, во всем держат турецкую сторону и более хотят добра туркам, нежели московскому государю. «Живут здесь давно в чести и богатстве, — прибавлял Украинцев, — и торговля их исстари премногая и пребогатая». Английский и голландский послы поддерживали турок и противодействовали русским, конечно, не только из-за богатой и давно налаженной торговли с Турцией: московской конкуренции в этом отношении эти торговые страны опасаться не могли. Противодействовать заключению мира России с Турцией побуждали Англию и Голландию отношения, складывавшиеся в то время на севере, стремление предотвратить войну против Швеции, так существенно нарушавшую английские и голландские торговые интересы: с руками связанными в Константинополе Россия против Швеции действовать не могла. В особых письмах к Ф. А. Головину Украинцев писал о своей неудаче в переговорах о плавании русских кораблей с торговыми целями по Черному морю и сообщал об интригах против России также и со стороны польского посла.

7 июля приходил к посланникам серб Савва Владиславов сын Рагузинский и рассказывал, что польский посол граф Лещинский просил турок от имени всей Речи Посполитой не только не заключать мира с государем, но и помочь Речи Посполитой вернуть себе Киев и всю Малороссийскую Украину, а на короля своего жаловался, что он великий друг царю, и говорил, что «они его ни в