военных кампаний на отдаленных театрах военных действий требовала нового типа солдата, который уже мало напоминал воинов гражданского ополчения по своим профессиональным качествам и ценностным ориентациям. Последние определялись теперь отождествлением лагеря и родины, воинской доблести и морали, преданностью полководцу, одобрением со стороны тесного круга боевых товарищей. Для солдат, которые вступали в легион как в некий орден и жили обособленной жизнью, цивильный мир значил немного. Последний, в свою очередь, смотрел на солдат как на аутсайдеров, наделяя их всевозможными пороками. Но, несмотря на это отчуждение, армия оставалась частью римского мира, средоточием которого были император, главнокомандующий и патрон войска, а также сенаторы и всадники, которые становились высшими офицерами и были носителями римских традиций и ценностей, сохранявших свое значение и в поздние времена не только среди аристократии, но и среди простых солдат.

Исследования императорской армии как особого социального организма продолжилось в ряде работ 1990‐х гг., акцентировавших как его внутренние связи и специфику, так и неоднозначные взаимоотношения римских гарнизонов с провинциальными сообществами. Можно, в частности, отметить сборник статей под редакцией И. Хейнса и А. Голдсуорти, хотя бо́льшая часть вошедших в него работ не затрагивает особенности воинского сообщества как такового[287]. В работах Б. Шоу и Н. Полларда, исследовавших социальную роль и характер провинциальных армий[288], было предложено рассматривать воинское сообщество как «тотальный институт», замкнутую на себе организацию с собственными задачами и ценностями. Но, как мы увидим ниже (в главе V) данный подход не встретил поддержки других исследователей. Более целостный концептуальный подход к изучению армейского сообщества был намечен в статье С. Джеймса, который исходил из того, что «воины» (milites) образовывали большую, четко определенную группу, наделенную особой идентичностью и самосознанием и представлявшую собой «воображаемое сообщество» всей империи, поэтому армия Римской империи должна рассматриваться скорее как социальный субъект (entity), нежели как государственный институт[289]. Он верно замечает, что высокомерие, неуправляемость, а иногда и непокорность войск коренилась не только в насилии, присущем их идентичности, и привилегированном положении, какое они имели в имперском обществе, но и в традиционных правах на свободу слова римских солдат-граждан республиканской эпохи[290].

В исследованиях 1980–1990‐х гг. все более отчетливым становится понимание, что функционирование римской военной системы самым тесным образом связано не только с организационно-правовыми и сакральными установлениями римской армии, с социально-политическими процессами в обществе, с характером отношений между императором и войском, но и со сферой традиционных ценностей, ментальных установок и идеологии. Соответствующие аспекты получили довольно подробное освещение в ряде современных работ. Так, система наград и знаков отличия, прямо связанная с вопросом о кодексе воинской чести, была детально рассмотрена в диссертации и монографии В. Максфилд, которые от предшествующих работ на данную тему[291] отличает не только четкий исторический подход и более широкий охват материала, но и стремление выяснить ценностное значение воинских почестей[292]. Для современных исследователей представляется очевидным, что ни римская тактика, ни римская военная мысль, ни отношение к армии и военной профессии в обществе не могут изучаться без учета социокультурных и ментальных факторов, системы традиционных ценностей и представлений[293]. В соответствующем ключе написана работа А.К. Голдсуорти, в которой предпринята попытка не только по-новому осветить организационные и тактические структуры римской армии и дать реалистическую реконструкцию различных моделей боя, но и раскрыть мотивацию поведения римского солдата в сражении, выяснить сущность римской солдатской храбрости[294].

С учетом ментально-идеологических факторов разрабатывается в настоящее время и тема «полководец и войско». В частности, можно назвать работу Р. Комбе, который подробно исследовал различные аспекты понятия и титула «император» в республиканском Риме, рассмотрев в том числе римскую «идеологию победы», включая и комплекс качеств, характеризующих деятельность и образ полководца, его взаимоотношения с войском и обратив внимание прежде всего на идеологическое и пропагандистское значение соответствующих понятий и идеалов, влияние на них традиционных представлений, философского, риторического и официального дискурса[295]. На связь и взаимообусловленность римской идеологии и военной деятельности указал В. Харрис, отметивший, в частности, что аристократические ценности, стремление римских нобилей к славе на военном поприще и, соответственно, к увеличению своего общественного престижа были одним из значимых факторов военной активности Рима[296]. К теме военного лидерства в республиканском Риме прямое отношение имеет и исследование Н. Розенштайна[297]. Автор обратил внимание на весьма парадоксальное отношение в Риме к военным поражениям, которые практически не оказывали влияния на успешность или неуспешность последующей политической карьеры полководцев, и, пытаясь объяснить этот парадокс, пришел к выводу, что суть дела заключается прежде всего в своеобразном понимании римлянами роли и личностных качеств полководца и тех обязанностей, которые возлагались на рядовых солдат.

Названная тема в рамках императорской эпохи рассматривается в книге Б. Кэмпбелла и новейшей монографии Я. Штекера. В своем обстоятельном исследовании Кэмпбелл наряду с попыткой комплексно и во многом по-новому осветить ряд традиционных вопросов (присяга, жалованье, донативы, почетные наименования воинских частей, чинопроизводство, политическая лояльность, правовые привилегии, предоставляемые императорами воинам, и т. д.) специально остановился на социально-психологических и идеологических сторонах взаимоотношений императора и солдат и, говоря об императоре как военном лидере, обратил внимание на неформальные стороны взаимоотношений императора и войска, особенно подчеркнув символическое и практическое значение идеи воинского товарищества для этих отношений[298]. Рассматривая вопрос о политической роли армии, автор приходит к выводу, что у солдат полностью отсутствовало политическое сознание, не было ни общих политических целей, ни опыта, ни способности реализовать их в целенаправленных действиях; поведение войск определялось непосредственными реакциями и материальными интересами; сами же императоры в целом использовали армию ответственно и осторожно, стараясь никак не акцентировать тот факт, что она по сути была частной наемной силой[299]. Однако конкретные механизмы и формы политического влияния армии в работе Кэмпбелла не получили анализа. Ряд его концептуальных построений и выводов (это относится к вопросу о viri militares, а также к проблеме политической роли армии и некоторым другим моментам) вызвал серьезные критические отзывы и, очевидно, нуждается в корректировке[300]. В то же время отдельные наблюдения и сама постановка проблем заслуживают, на наш взгляд, дальнейшего развития.

В книге Яна Штекера[301]подробно исследуется комплекс многообразных средств, обеспечивавших особые узы между императором и войском. В отличие от Кэмпбелла, немецкий исследователь не склонен преувеличивать наемный характер императорской армии, но в большей степени акцентирует символические и моральные факторы во взаимоотношениях принцепса и воинов, связывая специфику этих отношений с традиционными взаимными моральными обязательствами, существовавшими между патроном и клиентами. С этой точки зрения