взамен одного из тех, кто попытался ее обмануть.

Не Олдина, ибо тот слишком молод.

Не Шерберу, ибо она еще была нужна Инифри.

Его.

Огромный черный жеребец Фира фыркнул рядом, и на мгновение, всего на мгновение Номариам закрыл глаза, когда почувствовал на своем плече невидимую руку матери мертвых.

В ремя пришло. Страшная горячая рана распустилась цветком на его коже там, где богиня коснулась его ладонью, и он едва сдержал рвущийся с губ крик.

— Иди, сын, — сказала Инифри, и голос ее был ласков и нежен, и боль и страх сразу же ушли, сменившись спокойствием и умиротворением. — Твоя Миннаиль ждет тебя уже так долго.

Бой вокруг вдруг стал замирать, затихать вдали, становиться тягучим, как вода Оргосарда, и движения ящерицы, до этого резкие и зачастую неуловимые взглядом, тоже стали текучими и предсказуемыми.

Номариам вспрыгнул на широкую спину коня и легко тронул его пятками. Ветер взметнул его волосы, когда Пармен сорвался с места и одним мощным скачком догнал ползущую к Тэррику Шмису Амаш. Они перегородили путь ящерице еще через два мгновения, а на третье Номариам, маг-луна, маг-яд, яд-магия, обернулся змеей и бросился вперед и обвился вокруг чешуйчатого тела дочери Инифри, вонзая огромные ядовитые зубы ей в мягкую белую грудь.

Боль была везде.

Сотня рук обвила его, сотни когтей рвали его беззащитную плоть, но Номариам стискивал зубы все крепче и выпускал в тело Шмису Амаш все больше и больше яда — все, что у него было, все, что он мог отдать.

Сильнее.

Сильнее.

В голове темнело. Сердце билось где-то в ушах, кровь текла из ран, но Номариам сжимал кольца вокруг тела визжащей и бьющейся ящерицы и челюсти на ее груди.

Сильнее.

Сильнее.

С громким хлопком что-то лопнуло у Шмису Амаш внутри, и волна холода пробрала их обоих до костей.

Номариам уже был готов сдаться, когда безглазую ящерицу пронзила первая судорога. За ней тяжелой волной пришла вторая, а потом третья — и вот уже огромные лапы в последний раз сжались и обмякли, огромная голова свисла набок и зеленая ядовитая слюна потекла из нее на землю.

Тело еще раз дернулось и затихло, но Номариам дождался, когда подскакавший к нему Тэррик мечом рассечет брюхо мертвой дочери Инифри и выпустит на землю ее длинные грязно-зеленые кишки, и только тогда позволил себе разжать кольца и упасть на землю.

ГЛАВА 11

Шербера не плакала.

Она не могла плакать: внутри все словно высохло, словно часть ее тоже оказалась выжжена ядом, отравившим огромную ящерицу — крокодила, сказал Тэррик, Шмису Амаш, говорили змеелюди — и тоже умерла.

Она сидела в палатке целителей и оттирала со щеки Номариама вытекающую из уголка его рта кровь. Как будто это могло помочь. Как будто что-то могло ему помочь.

Прэйир занес в палатку завернутый в походный плащ предмет уже в самом конце битвы. Шербера не слышала торжествующего рева воинов, не слышала визга Шмису Амаш — вокруг кричали раненые, всем была нужна ее помощь, и смерти вокруг было столько, что еще одну она восприняла почти мимоходом.

Но рука Фира, вошедшего в палатку следом, легла на ее плечо, и Тэррик — она не поверила своим глазам, Тэррик, фрейле, господин господ оставил поле боя, чтобы принести ей еще одного раненого? — протянул ей руку и голосом, в котором звучал звон афатра, приказал ей оставить все и идти за ними.

И она пошла.

Увидела окровавленное золото волос и затуманенное близкой смертью серебро глаз, услышала тонкий вскрик, сорвавшийся с губ Номариама, когда Прэйир уложил его на тут же принесенную лекарками лежанку, на ткань, которая тут же пропиталась кровью из множества ужасных ран.

Это изломанное тело не могло быть телом ее господина, говорило Шербере ее сердце. Ей все это чудится. Ей все это только кажется и сейчас это наваждение пройдет, и она поймет, что это другой воин или другой маг, а вовсе не Номариам, еще днем легко и ловко разбрасывавший вокруг лагеря осушающие чары...

— Мы можем позвать другую акрай, фрейле, господин. Она может забрать магию господина Номариама, — начала приблизившаяся к ним с тазом, полным теплой и чистой воды, лекарка, но рычание Фира и Прэйира и тихие, но ясные слова Тэррика заставили ее отступить прочь:

— Это сделает его акрай!

— Это сделает Чербер.

И Шербера, дрожа, послушалась и подошла ближе.

Олдин закрыл их полотняным занавесом, отгородил от глаз, хоть не мог отгородить от криков и запаха раскаленного камня, которым лекарки прижигали раны воинов. Змеелюди предупредили, что раны, нанесенные Шмису Амаш, всегда гниют. Эту заразу надлежало выжечь, пока она не пробралась в кровь и кости. Олдин и остальные лекарки и акраяр будут работать огнем до утра. Раненых было много. Та самая корпия, которую они так дружно щипали, уже пригодилась.

Шербере тоже надлежало к ним присоединиться.

Но только после того, как...

Она омыла руки в тазу и вознесла молитву Инифри, прося сделать ее сильной и помочь ей исполнить свой долг. А потом каждый из ее господ — и даже Олдин, пусть поцелуй его и был торопливым — коснулся губами ее губ, и Шербера осталась наедине с мужчиной, которому она дала клятву верности до конца.

— Минна, — выговорил Номариам еле слышно.

— Ты уже скоро встретишься с ней, мой господин, — сказала она, чувствуя, как жгут глаза непролитые слезы. — Уже скоро.

Она знала это имя. Давным-давно, еще в песках пустыни на пути к Побережью она проснулась однажды, крича от страха во сне, где были

тьма

боль

чужие грубые пальцы, забирающиеся в каждое отверстие ее тела, зубы, прикусывающие ее грудь и плечи до крови, чтобы заставить ее кричать

не смей вытирать лицо до утра пустынная шлюха иначе назавтра ты пожалеешь

Она не сразу поняла, где находится и кто это рядом с ней, и отпрянула от прижимающегося к ней мужского тела с испуганным всхлипом, который тут же заглушила, прикрыв рукой рот

— Прости меня, господин, прости, прости, прости...

— Шербера, — раздался в темноте голос Номариама, и едва заметное зелено-золотое свечение осветило палатку, когда его магия пробудилась вместе с ним. — Шербера, это я, Номариам. Все хорошо. Я не причиню тебе вреда.

Она улеглась обратно, свернувшись в клубок и заставляя себя дышать глубоко и медленно в попытке прогнать образы, пришедшие из темноты.

Ее