Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Баллиста переключил свое внимание на внутреннюю часть стен. За воротами пустыни главная улица Арета шла прямо, другие улицы отходили от нее через определенные промежутки времени под точными углами в девяносто градусов. Аккуратных прямоугольные кварталы покрывали весь город, прерываясь только в юго-восточном углу, где было множество извилистых переулков. В северо-западном углу Баллиста мог видеть открытую площадку, вероятно, марсово поле, армейский плац, о котором упоминал Турпион.
Баллиста снова осмотрел город, на этот раз в поисках того, чего там не было: ни театра, ни цирка, ни очевидной агоры и, прежде всего, никакой цитадели.
Его оценка была неоднозначной. Открытая местность и аккуратный Ипподамский план регулярных городских кварталов облегчили бы сбор и передвижение обороняющихся. Но если бы враг прорвал стены, то не встретил бы ни второй линии обороны, ни каких-либо подходящих зданий, из которых можно было бы ее организовать, и тогда правильность планировки города помогла бы нападающим. Грядущей весной в Арете погибнут очень многие.
- Кириос думает! - яростный театральный шепот Деметрия ворвался в мысли Баллисты (- Тихо, Чапай думать будет! - прим. перев.). Он повернулся в седле. Максим и Ромул бесстрастно смотрели куда-то вдаль. Деметрий повернул коня поперек тропинки.
- Дай ей пройти, Деметрий.
Батшиба улыбнулась гречонку, который явно старался не сердиться в ответ. Она остановила свою лошадь рядом с лошадью северянина.
- Итак, ты думаешь, стоит ли оно того? - спросила она.
- В некотором смысле. Но я полагаю, что не в том смысле, который ты имеешь в виду.
- Стоит ли такому знаменитому римскому полководцу и воину севера, как ты, проделывать весь этот путь, чтобы защищать такую убогую дыру, как эта? Вот что я имею в виду. А дыра эта полна утопающими в роскоши женоподобными сирийскими декадентами.
- Мой народ рассказывает – ясен хрен, в те немногие моменты, когда мы не красимся синей вайдой, не напиваемся и не убиваем друг друга, – что однажды вечером странный человек появился перед Асгардом, домом богов, и предложил построить вокруг него стену, если боги позволят ему получить Фрейю, прекрасную богиню.
- Я не уверен, что мой отец или твоя жена оценили бы твою попытку сделать мне комплимент.
Баллиста рассмеялся.
— Я уверен, что не оценили бы. И я уверен, что ты здесь не только для того, чтобы составить мне компанию.
- Нет, мой отец просит твоего разрешения послать гонца вперед, чтобы наши люди были готовы. Его посланник также может сообщить членам городского совета, чтобы они пришли встретить тебя у ворот.
Баллиста на мгновение задумался.
- Конечно, твой отец может послать гонца к твоему народу. Но я пошлю одного из своих людей сообщить об этом другим членам совета. Поблагодари своего отца за его предложение.
Это единственный политический конфуз, которого удалось избежать, подумал Баллиста.
Батшиба развернула свою лошадь.
- И незнакомец забрал ее?
- Нет, боги обманули его. Истории с севера, как правило, не имеют счастливого конца.
Анаму ждал нового Дукса Реки у ворот Арета.
Столб пыли поднимался с холмов и направлялся к городу. По крайней мере, новый варварский повелитель обладал хорошими манерами или был достаточно хорошо проконсультирован, чтобы послать гонца. На самом деле, почти все было готово уже несколько дней, и этим утром разведчики, которых Анаму разместил на гребне холмов, сообщили, что новый Дукс Реки уже близко. Люди Огелоса тоже были там.
Анаму посмотрел через дорогу на Огелоса. Как часто бывало, Анаму раздражала показная простота его одежды: простая туника до середины икр, подпоясанная белым шнуром, невзрачная остроконечная белая шляпа, босые ноги. Образ простого, не от мира сего жреца был подорван нелепо подстриженной и подкрученной двуконечной бородой Огелоса (поседевшей, с удовлетворением отметил Анаму). Огелос держал пальмовую ветвь в одной руке, кувшин, чашу и два ножа в другой. Он стоял у высокой вазы со святой водой и переносного алтаря. Над ним колыхалась дымка. Огонь был зажжен вовремя; дыма больше не было. Огелос был хорошим организатором. Анаму никогда не недооценивал его.
Позади Огелоса стоял аколит в нарочито контрастирующем великолепном костюме алого и белого цветов. В руках он держал курильницу для благовоний и погремушку. Позади мальчика, одетые как Огелос, стояли два дородных жреца, ожидавших рядом с жертвенным быком.
Остальные жрецы стояли спиной к воротам. Были представлены все религиозные группы в Арете: жрецы Зевса Мегистоса, Зевса Кириоса, Зевса Теоса, Атаргатиса, Аззанатконы и Афлада, Бела и Адониса и многие другие. Даже священники сект, что отрицали существование чужих богов, были там – глава синагоги и лидер христиан.
Легионеры из вексилляции IIII Скифского, дислоцированного в Арете, выстроились в линию на последних ста ярдах дороги к воротам. Их присутствие было как данью уважения новому дуксу, так и для того, чтобы сдержать демос, толпу – неприятностей, впрочем, не ожидалось. Их командир, Марк Ацилий Глабрион, единственный, кто был верхом, сидел на очень красивом каштановой масти жеребце посреди дороги и блокировал ворота, излучая ауру спокойного превосходства.
Рядом с Анаму стояло большинство членов совета, одетых в вышитые тоги, браслеты, аметисты и изумруды, и их драгоценные трости с серебряными набалдашниками и золотыми навершиями, украшенными чудесной резьбой. В Арете было мало различий между религией и политикой. Большинство священников были также советниками, и каждый мужчина был старшим жрецом в своем доме. Настоящие разногласия пролегали между тремя лидерами города
"Во времена наших отцов в Арете было, должно быть, тридцать защитников караванов", - подумал Анаму. Даже два года назад их было с дюжину. Но потребовалось мастерство, чтобы избежать изгнания, остаться в живых, когда город впервые открыл свои ворота персам, а затем восстал и вырезал их гарнизон. Теперь их было трое. Огелос выжил, преуспел, его предательство было замаскировано ложным благочестием жреца Артемиды. Ярхай бежал к римлянам, вернулся и организовал резню. Он всегда был подобен быку у ворот: внезапные перемены настроения, жгучая уверенность в своей правоте. Анаму не испытывал сильных чувств ни по поводу прихода персов, ни по поводу