про твою забывчивость. В следующий раз она предоставит твои письма на волю случая — что, наверное, разумно, если у тебя, Джеральд, от них так сильно портится настроение.

Люсия говорила спокойно, но щеки ее сердито зарделись, а потом она встала и вышла из столовой. Ковентри не скрывал раздражения, ибо распознал у Джин на лице тень улыбки — одновременно и жалостливой, и язвительной, и улыбка эта подействовала на него сильнее, чем издевки кузины. Неловкое молчание прервала Белла — она произнесла со вздохом:

— Бедняжка Нед! Как уже хочется хоть что-то о нем услышать! Я думала, пришло письмо одному из нас. Дин сказала, что вчера вечером видела на столе в прихожей конверт, надписанный его рукой.

— У нее просто мания какая-то — разглядывать письма. Я этого не допущу. А кому было адресовано письмо, Белла? — спросил Ковентри, опуская конверт на стол.

— Она то ли не знала, то ли не хотела говорить, но вид у нее был очень сердитый, и она велела мне спросить у тебя.

— Странное дело! Я не получал никакого письма… — начал было Ковентри.

— А я получила, несколько дней назад. Могу я вас попросить его прочесть, равно как и мой ответ? — С этими словами Джин положила перед ним два письма.

— Нет, разумеется. Бесчестно читать то, что Нед не предназначал для посторонних глаз, только для ваших. В чем-то вы избыточно щепетильны, мисс Мюир, а в чем-то недостаточно.

И Ковентри протянул ей оба письма с видом мрачной решимости, однако ему не удалось скрыть одолевавших его удивления и интереса.

— Вы правы. Записку мистера Эдварда действительно следует сохранить в тайне, ибо бедный мальчик обнажил передо мной всю свою душу. А вот мою я попросила бы вас прочитать — чтобы вы увидели, сколько я прикладываю усилий, чтобы сохранить данное вам слово. Сделайте мне такое одолжение, мистер Ковентри, я имею право просить вас об этом.

Ее настойчивые слова и умоляющий взгляд сделали свое дело: Ковентри отошел к окну и прочел письмо. Оно явно служило ответом на пылкий призыв влюбленного юноши и написано было с поразительной искусностью. Читая, Джеральд не мог отделаться от одной мысли: если эта девушка так пишет мужчине, которого не любит, с какой же силой и страстью она способна писать тому, кому отдаст свою любовь. Мысль эта не отступала, пока взгляд его скользил по строкам, полным мудрых суждений, мягких укоров, добрых советов и дружеской симпатии. Тут и там слово или фраза выдавали то, в чем мисс Мюир уже призналась; в итоге Ковентри забыл вернуть письмо, стоял и гадал, кто же тот мужчина, которого любит Джин.

К действительности его вернул голос Беллы, немного ласковый, немного раздраженный:

— Ну, что же ты такая грустная, Джин? Я уверена, что Нед все это переживет. Помнишь, ты как-то сказала, что мужчины не умирают от любви, а вот с женщинами такое случается? В единственной записке, которую он мне прислал, он так красиво о тебе говорит и просит, чтобы я была к тебе добра ради него, вот я и стараюсь от всей души, хотя будь это кто угодно, кроме тебя, я бы, наверное, возненавидела этого человека за то, что он сделал несчастным моего брата.

— Ты слишком добра, Белла, и я часто думаю, что мне лучше уехать и избавить вас всех от своего присутствия, однако, хотя оставаться здесь неразумно и опасно, у меня не хватает мужества вас покинуть. Ведь здесь я была так счастлива. — С этими словами Джин ниже прежнего склонилась к собаке, а та начала к ней ластиться.

Девочка не успела произнести вслух изъявлений приязни, которые рвались у нее с языка, ибо к ним подошел Ковентри — ни в лице, ни в повадке ни следа былой томности — и, положив перед Джин ее письмо, произнес с глубоким чувством в его обычно бесстрастном голосе:

— Послание воистину женственное и очень красноречивое, однако, боюсь, оно лишь распалит огонь, который нужно потушить. Мне жаль брата сильнее чем когда-либо.

— Мне следует отправить письмо? — спросила Джин, глядя ему в глаза так, будто полностью полагалась на его мнение.

— Да. Жестоко было бы лишать Неда столь задушевной проповеди о пользе самопожертвования. Вы хотите, чтобы я отправил его?

— Спасибо, одну минуточку.

С благодарностью посмотрев на собеседника, Джин тут же потупила взор. А потом, вытащив свой кошелек, нашла в нем пенни и завернула в бумажку, после чего протянула Ковентри и письмо, и монетку, причем с видом столь милым и деловитым, что он не удержался от улыбки.

— Вы не хотите быть мне обязанной даже на пенни? Какая же вы гордая, мисс Мюир.

— Совершенно верно, семейная черта. — Она бросила на него многозначительный взгляд, напоминая о своем происхождении.

Ковентри понимал ее чувства, и они лишь усиливали его к ней расположение, ибо он знал, что на ее месте поступил бы точно так же. Казалось бы, мелочь, но если мисс Мюир хотела произвести впечатление, она, безусловно, добилась своего, продемонстрировав, что знакома со всеми свойствами его характера и при этом сама не лишена гордости, и это вызывало у него безусловную симпатию. Он немного постоял рядом с Джин, глядя, как она сжигает письмо Эдварда на огне спиртовки.

— Зачем вы так? — невольно спросил он.

— Мой долг — забыть, — только и ответила она.

— Так вы в состоянии забыть что угодно, если вам это велит долг?

— Если бы так! Если бы так!

Она выговорила это с надрывом, будто слова вырвались против воли, а потом стремительно встала со своего места и ушла в сад, как будто оставаться ей было страшно.

— Бедная моя душенька Джин очень несчастна, но мне никак не догадаться почему. Вчера я видела, как она плачет над розой, а теперь вот она убежала с таким видом, будто сердце у нее разбито. Хорошо, что у нас сегодня нет уроков.

— Над какой розой? — спросил Ковентри, оторвавшись от газеты, когда Белла сделала паузу.

— Такой дивной, белой. Она, думаю, из Холла. У нас таких нет. Я все думаю: может, Джин собиралась замуж, но потеряла любимого, — и этот цветок напомнил ей о подвенечном букете.

Ковентри ничего не ответил, однако почувствовал, как изменилось выражение его лица, потому что ему вспомнился тот эпизод за изгородью из роз, когда он протянул Джин