цветок: она отказалась было, а потом все же взяла. И вот, к величайшему удивлению Беллы, он отбросил газету, разорвал письмо Сидни на мелкие клочки и с энергией, какой сестра никак от него не ждала, побежал на конюшню.

— Джеральд, да что с тобой такое? Можно подумать, в тебя вселился беспокойный дух Неда. Ты куда собрался?

— Буду работать, — прозвучал неожиданный ответ, а когда Ковентри повернулся к Белле, она увидела на его красивом лице выражение, которое там почти никогда не появлялось.

— Что это, интересно, тебя вдруг разбудило? — поинтересовалась Белла.

— Ты, — ответил он, привлекая ее к себе.

— Я! Когда? Как?

— Помнишь, ты когда-то сказала, что энергичность в мужчине притягательнее, чем красота, а лентяя никто уважать не станет?

— Ну, уж мне-то такие здравые слова всяко не по уму. Джин, впрочем, что-то такое, кажется, говорила, но я точно не помню. Неужели ты наконец устал от безделья, Джеральд?

— Да, я пренебрегал своим долгом в отношении Неда, чем довел его до беды, и мне очень за это стыдно. Но еще не поздно заняться другими вещами, к которым я относился с небрежением, а теперь намерен вложить в них всю свою волю. Никому ничего не говори и не смейся, Белла, потому что я это всерьез.

— Понимаю, что всерьез, восхищаюсь и очень тебя люблю, братец! — с воодушевлением воскликнула Белла, обняв его и поцеловав от всего сердца. — И с чего ты начнешь? — поинтересовалась она, ибо он стоял в задумчивости, поглаживая белокурую головку, прижавшуюся к его плечу, а новое просветленное выражение не сходило с его лица.

— Объеду верхом поместье, лично все проверю, как подобает хозяину — вместо того чтобы полагаться на Бента, на которого многие жаловались, однако я ленился с этим разбираться. Проконсультируюсь с дядюшкой и постараюсь делать все так, как когда-то делал отец. Достойное ли это начинание, дорогая?

— Ах, Джеральд, позволь мне сказать про это маман! Как же она обрадуется! Ты ее кумир, и я думаю, что от этих твоих слов, от мысли, что ты станешь похож на милого нашего папочку, ей пользы будет больше, чем от всех докторов в Англии!

— Не спеши, я должен доказать серьезность своих намерений. Вот когда слова воплотятся в деле, я удивлю маман, предъявив ей результаты своей работы.

— Но Люсии ты, конечно, обо всем расскажешь?

— Ни за что на свете. Пусть это будет нашей с тобой маленькой тайной, так что храни ее, пока не получишь моего разрешения сказать другим.

— Ну, Джин-то сразу все увидит, она всегда обо всем узнаёт, с ее наблюдательностью и умом. Но ты же не возражаешь?

— Я, похоже, бессилен против ее исключительных талантов. Ладно, пусть видит то, что сможет разглядеть. Ну, мне пора. — И, поцеловав сестру, Ковентри неожиданно улыбнулся, вскочил в седло и умчался столь стремительно, что ошарашенный грум долго таращился ему вслед.

Его не видели до самого обеда, вернулся он, разгоряченный быстрой ездой и проведенным в заботах утром — ему сложно было вернуться в прежнее состояние, поэтому он сильно удивил родных своими оживленными рассуждениями на самые разные темы, которые раньше не вызывали у него ни малейшего интереса. Люсия не скрывала изумления, мать его — восторга, а Белла с трудом сдерживалась, чтобы не объяснить, что к чему; Джин же отнеслась к переменам с полным спокойствием и смотрела на молодого хозяина с видом человека, говорящего: «Я все понимаю, но вам скоро все это надоест». Его это задело сильнее, чем он готов был признать, поэтому он лез из кожи вон, чтобы исподволь опровергнуть ее предсказание.

— А ты ответил на письмо мистера Сидни? — поинтересовалась Белла, когда после обеда все они разбрелись по гостиной.

— Нет, — сказал ей брат, нетерпеливо шагая взад-вперед вместо того, чтобы спокойно беседовать с красавицей кузиной.

— Я потому спрашиваю, что вспомнила: Нед в последнем своем письме просит ему кое-что передать — он уверен, что ты знаешь адрес Сидни. Вот, смотри, про какую-то лошадь. Упомяни об этом, пожалуйста, когда будешь ему писать. — И Белла положила листок бумаги на письменный стол.

— Отправлю прямо сейчас, чтобы покончить с этим, — пробормотал Ковентри и, присев к столу, наскоро написал пару строк, запечатал и послал письмо, а потом зашагал снова, причем, проходя мимо трех юных дам, бросал на них на всех выразительные взгляды, на каждую по-своему. Люсия сидела в сторонке, делая вид, что сосредоточенно читает, на красивом лице застыло высокомерное выражение, придававшее ее чертам едва ли не суровость, ибо из гордости она отказывалась признавать, что сердце у нее ныло. Белла прилегла на софу и задремала — розовое создание, не сознающее, точно дитя, собственной прелести. Мисс Мюир сидела в глубокой нише у окна в низком креслице и с изяществом и старательностью, смотреть на которые было одно удовольствие, вышивала рамочку. Она в последнее время стала носить цветные платья, которыми ее щедро одаривала Белла, и нежно-голубой муслин, ниспадавший мягкими волнами, очень шел к ее светлой коже и золотистым волосам. Отказалась она и от гладкой прически, тут и там из тяжелой косы, уложенной кругом и подчеркивавшей изящество ее головки, выбивались непослушные завитки. Из-под подола высовывался носок маленькой ножки, а когда она досадливым жестом поправляла задравшийся рукав, можно было рассмотреть округлое белое запястье. Рядом лежала гончая Неда, испещренная пятнами пробившегося сквозь листву солнечного света, и мисс Мюир, которая сидела, улыбаясь своим мыслям и складывая из стежков листья и цветы, представляла собой очаровательное воплощение женственности и привлекательности: немного на свете мужчин, способных отвести глаза от подобной картины.

Рядом с нею стоял второй стул, и шагавший туда-сюда Ковентри хотел на него сесть. Его утомили всевозможные мысли, хотелось отдохнуть от них, наблюдая за сменой выражений на подвижном лице девушки, слушая разнообразные интонации ее голоса, пытаясь разгадать, что за чары тянут его к ней вопреки всем усилиям воли. Не раз и не два отклонялся он от курса, чтобы удовлетворить эту прихоть, но его всякий раз сдерживало присутствие Люсии, поэтому, бросив слово-другое собаке или выглянув в окно — удобные предлоги для остановки, — он возобновлял свои блуждания. На лице его кузины читался упрек, однако в последнее время все ее манеры казались ему столь отталкивающими, что у него не возникало ни малейшего желания возобновлять тесное с ней общение, и, стараясь показать,