С той первой Илюшиной «пятерочки» прошло много времени. Катя давным-давно получила права. Вообще-то она всегда предпочитала вести сама, но на этот раз погода ее смутила. Снега вроде не обещали, но темно-серые тучи прямо над головой не внушали доверия. Путь предстоял неблизкий… Словом, в этот раз Катя сдалась и села на пассажирское место.

И все-таки что-то с ней делалось странное. Сон, что ли, продолжал действовать? Как будто сдвинулась, спозла какая-то пелена, все виделось как-то ярче, четче, чище. Разумеется, грязный городской снег не побелел и низкие серые тучи никуда не делись, но сквозь них как будто стало просвечивать что-то еще, что-то другое… А потом, когда выехали из города, эти белые сугробы и деревья на фоне серого неба, то темные, хвойные, то совсем прозрачные, штрихами процарапанные, похоже на гравюру, — это было совсем прекрасно. Кате не сиделось на месте, хотелось выскочить из машины, идти куда-то быстрым шагом, может быть, даже петь. И еще кое-чего хотелось. Профиль мужчины за рулем вызывал вместо привычной симпатии, смешанной с нежностью, острое нетерпение. Кажется, впервые она забыла про разницу в возрасте. В голове вертелось: что же, выходит, до сих пор я жила только год — тот, что со Стасом? И когда наконец добрались до гостиницы, закрылись в номере, она успела мельком подумать: зачем же я выстроила себе эту клетку? И сколько в ней пробыла?

Выходить из номера ужасно не хотелось. Даже мелькала шальная мысль: плюнуть на все — и остаться. Но всерьез, конечно, вопрос не стоял. Не может же человек в одночасье полностью переродиться и начать жить одними инстинктами. И так уж…

Гриша вышел следом за ней в прихожую.

— Давай все-таки вместе поедем. Как только она появится, я уйду, обещаю.

— Не надо, Гриш, — сказала Катя. — Она, знаешь… непредсказуемая. Легко спугнуть.

«И упрямая, как сто чертей, — добавила она про себя. — Вполне может отказаться разговаривать — из принципа. Увидит, что я не одна, и просто уйдет. По телефону ведь говорить отказалась».

— Да ты не волнуйся, тут ведь недалеко совсем.

Все-таки на улице ей в первый момент сделалось неуютно. Темно, морозно, все незнакомое. Она подтянула шарф до самого носа и заторопилась к машине.

Ехать действительно было минут двадцать от силы. Катя расстелила на пассажирском сиденье план, нарисованный с Машиных слов, и добралась по нему без сучка, без задоринки. Монастырь был небольшой. С противоположной стороны — обрыв и река, Катя знала, потому что заранее нашла его в интернете, а с этой, перед воротами, — чистое поле. Через него к воротам вела асфальтированная дорожка. Фонарей было несколько, и все отчего-то далеко от ворот, с Катиной стороны — дорожки, ворота и стены монастыря тонули в темноте. Вокруг ни души.

Катя выбралась из машины и двинулась вперед, старательно вглядываясь в темноту. Сначала ей показалось, что у ворот никого нет, и она испугалась, что опоздала или что-нибудь перепутала. И потом, кто ее знает, эту Машу, — может, она с тех пор вообще передумала. Катя остановилась в нерешительности и в этот момент увидела, что вдоль стены к воротам движется какая-то фигура. «Не из монастыря идет, а снаружи», — машинально отметила Катя. Это ее немного смутило. С одной стороны, она почти не сомневалась, что это Маша, с другой… уж очень безлюдно было кругом. Она невольно оглянулась на машину. Но тут фигура помахала рукой, окликнула ее по имени и, отделившись от стены, пошла навстречу.

Дутый пуховик, вязаная шапка-шлем, по-детски пухлые щеки, голубые глаза — вот интересно, узнала бы я ее в толпе? Кто его знает…

Вообще Катя, надо сказать, совершенно не представляла, чего от нее ждать. По телефону она была не особенно приветлива. Кроме того, непонятно, где разговаривать. В чистом поле, что ли? Или, может, в машине?

Оказалось, не в поле, и не в машине.

— Пойдем, — сказала Маша, — тут недалеко.

— Куда? — не поняла Катя.

— Ко мне. Я тут рядом… снимаю.

— А ты разве не?.. — Катя невольно взглянула на монастырскую стену.

— Почти. Мне позволено с тобой повидаться.

Она так и сказала — позволено.

— Ты на машине? Еще лучше! Холод такой… Можно?

— Садись, конечно! — Катя распахнула дверцу.

Маша показывала дорогу, но вообще-то ехали они ровно в ту сторону, откуда Катя только что приехала. До гостиницы не доехали, правда. Остановились где-то на полпути. Кате стоило больших усилий не спросить, за каким лядом надо было встречаться под монастырской стеной. Ей все больше казалось, что ее втянули в какой-то нелепый спектакль и она покорно участвует в нем, причем не зная собственной роли.

— Направо, — скомандовала Маша. — И все, приехали.

Машина остановилась у невысокого темного забора. Где-то громко и визгливо залаяла собака. Пока Маша возилась с калиткой, открылась дверь дома, и в освещенном проеме появилась женская фигура. Женщина куталась в платок и вытягивала шею, видимо, всматриваясь в темноту.

— Маш, ты, что ли? Куда это тебя, мать моя, носило на ночь глядя? Это что же, приехал кто, что ль?

Маша приветственно помахала рукой.

— Все в порядке, Вера Ивановна. Подружка приехала из Москвы.

— Хозяйка, — пояснила она, обернувшись к Кате.

Дом был довольно просторный и неожиданно теплый — АГВ, что, конечно, было очень кстати. Маша, войдя внутрь, тоже как-то потеплела, оттаяла, стала улыбаться. Катя села на диван, придвинутый к столу. Стол был накрыт скатертью с кистями и бахромой. Тут же сработал рефлекс, что-то из детства — немедленно сплести косичку. Катя с большим трудом удержалась, зажала руки между коленями.

— Посиди минутку, — сказала Маша. — Я чайник поставлю.

Чайник так чайник. Конечно, лучше бы сразу поговорить и уйти, без всякого чая. Катя машинально ощупала в кармане мобильник. Отключить, что ли? А то Гриша позвонит, придется шифроваться, говорить так, как будто звонят из Москвы. Надо ему эсэмэску послать, вот что. Просто написать, что все в порядке… Так она и сделала, а потом принялась разглядывать комнату. Над столом — абажур (надо же!), на стене — коврик с оленями, на другой стене — иконы, интересно: Машины или хозяйские? Как бы это разговор половчее начать? Тут вошла Маша с чайником.