все стало как-то проще и невесомее, и на волне этой легкости она вдруг заявила решительно:

— А знаешь что? Я с ней поговорю.

— С Мирелой?

— А с кем же еще? Прямо спрошу: получала ты письмо или не получала? А то что это такое — было письмо, не было письма… Так ничего толком и не узнаем.

— Это, между прочим, опасно.

— Опасно? Это Мирка-то опасна? Чушь какая!

Гриша начал что-то говорить, но взглянул на Катю внимательно и передумал.

— Ладно, давай отложим до завтра.

— После переговорим?

— Вот именно.

Вечером идея казалась просто великолепной. К утру Катиной уверенности как следует поубавилось. Она уже была готова совсем от этой идеи отказаться, списав свой энтузиазм на воздействие вина и необычность обстановки, но подумала еще… и не отказалась. Причина была — проще не бывает — самое обыкновенное любопытство. Если б она могла придумать какие-то другие ходы. Но нет, не придумывалось. И Гриша, со всем его хваленым логическим мышлением, ничего подсказать не мог, только говорил, что он бы Мирелу прямо спрашивать не стал. Катя сама понимала, что вариант не лучший, но все-таки позвонила.

Точнее, не совсем так. Сначала Кате позвонила Лера — спросить, не сделала ли Катя каких-нибудь новых умозаключений. Катя сказала, что новых умозаключений нет, пообещала сообшить, если будут, и, положив трубку, стала мерить шагами комнату. Умозаключений не предвиделось по причине полного отсутствия свежего материала для обдумывания. Вот тут-то Катя и позвонила Миреле, она бы даже сказала: позвонилось само, прежде чем она успела все как следует обдумать. По телефону ни о чем спрашивать не стала, сказала, что нужно поговорить, желательно — где-нибудь на нейтральной территории. Договорились встретиться в очередном кафе.

Катя пришла немного раньше времени, заказала кофе и устроилась за столиком. Столик стоял у дальней стены, напротив входа, поэтому ей было хорошо видно, как Мирела вошла, как стянула с головы шапку, расстегнула пальто и пошла по проходу, ища Катю глазами. Головы поворачивались ей вслед, как раньше. «Нет, все-таки вот это вот — то, что всегда было в Мирелке, возрасту неподвластно. А вот то, что я уже как будто не завидую, а, наоборот, радуюсь, что головы поворачиваются, смотрю с некоторым удовольствием — вот это, кажется, возрастное… А может, мне просто не до того, потому что предстоящий разговор отвлекает. Неизвестно, как его начать…»

Вышло — с места в карьер, никакой светской части, никаких предисловий. Мирела села за столик, махнула официанту, заказала кофе и повернулась к Кате.

— Не томи, Кать. Что случилось?

— Ничего не случилось. Я хотела тебя спросить… Я знаю, что Маша… ну Маша — та, которая в монастырь… что она послала тебе письмо… про покаяние… Ты его получила?

Тут Катя вдруг растерялась. На что она, спрашивается, рассчитывала, когда это затевала? Сейчас Мирела пошлет ее куда подальше и скажет, что понятия не имеет, о чем речь, ни о каком письме слыхом не слыхивала. Причем скажет в любом случае — независимо от того, было письмо или не было. И выйдет полная глупость. Устроить бы им очную ставку — но как?

Однако она ошиблась. Мирела, как выяснилось, и не думала ничего отрицать.

— Так во-от это кто! — протянула она. — А ты откуда знаешь?

— От нее. Я нашла ее телефон, — Катя решила не вдаваться в подробности.

— Ага. А ты случайно не знаешь, чего она от меня хотела?

— Покаяния. Исповеди. Разве она не написала?

— Ну да, покаяния. Но в чем? В чем я должна покаяться?

Разговор принимал бредовый характер. Катя решила не отступать.

— В измене, насколько я понимаю. В романе с Гариком.

— Что-о?!

Изумление выглядело абсолютно непритворным.

— У меня? Роман с Гариком?

— Мир, ну я не знаю… — в отчаянии пробормотала Катя. — Она говорит, что видела вас в койке той ночью, на даче, когда Гарик… когда все это случилось.

Мирела какое-то время смотрела на нее молча, с выражением полного изумления и недоверия, потом фыркнула, прикрыла рот рукой, словно пытаясь удержаться, но не удержалась и расхохоталась.

— Вот дуреха! — с трудом проговорила она, вытирая слезы. — Чего это ей взбрело-то? И главное — покайся, говорит!..

А Катя не знала, смеяться ей или плакать. Глупость все-таки вышла, как и предполагалось. Тем не менее надо было выяснить кое-что еще. Только это было очень непросто сформулировать.

— Мир… а что ты сделала, когда его получила?

— Как — что сделала? Выбросила на фиг — и думать забыла, пока ты мне не напомнила. А что?

А вот это было еще труднее, но отступать вроде было некуда, да и глупо, еще глупее, чем продолжать. Только вот язык никак не поворачивался. Наконец Катя решилась. Как в холодную воду…

— Понимаешь, что получается… Вот ты получила это письмо, так? А через пару дней мы все получили эти штуковины: «никому ничего не рассказывай, а то хуже будет…»

Мирела вытаращила глаза. Поняла, надо сказать, сразу.

— Кать, ты что, хочешь сказать, что это я? Да ты вообще соображаешь, что говоришь?

— Мирка, ты не кричи. — Катя не выдержала и пошла на попятный. — Я говорю только, что совпадение странное, и все, больше я ничего не говорю. Если это не ты, я у тебя прощения попрошу.

— Ну так проси! Это не я! Не я! Ничего об этом не знаю! Письмо — да, получила и сразу подумала, что писала психопатка какая-то, ну и выбросила его к едрене фене, и все — понимаешь? Все!

— Почему психопатка, а не психопат?

— Почему? Да не знаю я почему! Ну видно же, бабское письмо совершенно! И потом, бабы меня всегда не любили. Что ты не понимаешь, что ли? Да что я тут с тобой, в самом деле!

Она вскочила, сдернула со спинки стула пальто и понеслась к выходу, но на полпути вдруг резко затормозила, развернулась и подлетела обратно к столику. Катя невольно вжала голову в плечи. Мирела оперлась руками о столик, грозно нависая над ней.

— А вот интересно, ее ты спросила, какого