Фирлес пожал плечами. Затем сделал еще глоток.

– Поэтому-то я и присоединился к «Красному дракону». И видишь, как это все сложилось.

Вишез слышал в его голосе горечь.

– Слушай, Фирлес… я сожалею, что…

Но Фирлес не дал ему закончить.

– Прибереги свои сожаления. Что случилось, то случилось. И теперь все так, как есть. Мы просто должны через это пройти. Однажды и я, вероятно, сделаю что-то такое, о чем потом пожалею. И через это тоже придется пройти.

Вишез обдумал его слова. Это была более мудрая сторона Фирлеса. Та, с которой он только сейчас начал знакомиться. Фирлес стянул пиджак и скомкал его. Затем положил между головой и ветровым стеклом и закрыл глаза.

– Поспи немного. Завтра утром мы поедем к этой Понси и…

Вишез не сказал ни слова. Он просто кивнул. Ему повезло, что у него был такой друг, как Фирлес. Другого такого у него никогда не будет. Поэтому он тоже положил пиджак под голову.

И погрузился в сон.

– Пусти кровь! Пусти кровь! Пусти кровь!

Стоял субботний вечер, и собравшаяся в Ямах толпа была одета еще более пышно, чем обычно. Мужчины красовались в сшитых на заказ фраках с фалдами и цилиндрах в тон. Женщины облачились в облегающие платья с блестками, которые они обычно приберегали для благотворительных вечеров. Банкиры. Воротилы недвижимости. Пара-тройка торговцев оружием. Все они были здесь. Потому что субботний вечер в Ямах венчал собой все светские мероприятия недели.

Беловолосый не столько танцевал на ринге, сколько метался туда-сюда. Его правая рука была обмотана грубым бинтом, сквозь который сочилась кровь. Это был его первый бой, и он перепугался до чертиков. А скандирование толпы и их ненасытная жажда крови лишь усиливали панику. Он задавался вопросом, что бы они сделали, если бы он умер? Им вообще есть до этого дело или они просто позлорадствуют? Он не хотел знать ответ на этот вопрос. И поэтому намеревался остаться в живых единственным известным ему способом – бежать со всех ног.

– Ну давай же! Ударь меня! Порадуй мамочку!

Двадцать первый, мальчик с самодельной тату, гонялся за Беловолосым по рингу, как фермер – за перепуганной курицей по курятнику. Всякий раз, когда Двадцать первый загонял противника в угол и готовился нанести удар, более проворный Беловолосый каким-то образом умудрялся проскользнуть мимо него и рвануть на другую сторону ринга.

Двадцать первый начал спотыкаться. Он был весь в поту. Измучен. Он в отчаянии посмотрел на глазеющую на них толпу и увидел, что ее настроение начало меняться. Они тоже были разочарованы. Одобрительные возгласы сменились свистом.

ДИНЬ! ДИНЬ! ДИНЬ!

Между двумя бойцами заступил рефери. Третий раунд подошел к концу – как и поединок. Сегодня победителя не было. В Ямах не существовало такого понятия, как ничья. Были только победители и проигравшие. И, к несчастью для обоих мальчиков, сегодня они оба проиграли. Еще два поражения для каждого из них – и их вышвырнут на улицу.

* * *

Беловолосый сидел на нижней койке. По его телу градом струился пот, и матрас под задницей уже начал намокать. Мальчика не волновало, что сегодня ночью ему придется спать на холодной мокрой кровати. Он был просто счастлив, что остался жив. Затем краешком глаза он заметил шахматную фигуру. Она стояла на подоконнике, на том самом месте, куда он поставил ее в день приезда. Она издевалась над ним. Он мог слышать голос отца: как разочарован он был сегодня, как стыдно ему иметь такого сына, как он. Такого, что всегда убегает от трудностей. Такого, который никогда, никогда не станет настоящим мужчиной, как он сам.

– Привет, маменькин сынок!

Беловолосый вынырнул из омута черных мыслей. Голос принадлежал Двадцать первому. Он навис над Беловолосым, все еще сжимая кулаки и стискивая зубы. За его плечами стояли еще двое мальчишек с мрачными лицами. Беловолосый испуганно сглотнул. Ему удалось выжить на ринге, но насчет итогов этой стычки уверен он не был.

Двадцать первый злобно уставился на него:

– Ты что это творил сегодня на ринге?

Беловолосый нервно пожал плечами.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь? – Двадцать первый усмехнулся. – Забавно.

Он медленно шагнул к противнику. Хрустнул костяшками пальцев. Взгляд Беловолосого метнулся к единственному выходу из спальни, но парочка лакеев Двадцать первого быстро обошла его койку с обеих сторон, словно гиены, загоняющие добычу. На этот раз ему улизнуть не удастся.

– А мне показалось, сегодня вечером ты пытался выставить меня посмешищем.

Беловолосый попытался его успокоить:

– Клянусь, я бы никогда такого не хотел…

– Что ж, очень плохо. Потому что ты действительно выставил меня посмешищем. Теперь на моем счету одно поражение. А это значит, что я всего в двух поражениях от возвращения на улицу. – Двадцать первый подал знак своим лакеям. – Так что мы с парнями решили, что немножко отштукатурим твое поведение. Чтобы ты больше никого не выставил посмешищем.

Лакеи схватили Беловолосого за руки, стащили с матраса и поставили перед Двадцать первым. Тот ухмыльнулся. Взгляд Беловолосого лихорадочно метался по комнате в поисках хоть какой-нибудь помощи. Но все остальные мальчишки просто отводили глаза. Либо они были слишком напуганы, чтобы помочь, либо поддерживали Двадцать первого. Беловолосый даже не знал, что из этого хуже. Затем он встретился взглядом с Ирландцем. Двадцать вторым. Тем, кто в самую первую ночь рассказывал ему, как здесь все устроено. В его глазах промелькнуло сострадание. На долю секунды Беловолосому показалось, что Ирландец вступится за него. Но затем Двадцать второй покачал головой и произнес:

– Извини, приятель.

ХРЯСЬ!

Двадцать первый так сильно ударил Беловолосого в лицо, что было слышно, как хрустнула его скуловая кость. Сила удара отбросила мальчика на матрас, но двое лакеев быстро подхватили Беловолосого и поставили его обратно на ноги. Лицо мальчика быстро распухало, кожа уже начинала чернеть.

Двадцать первый придирчиво осмотрел дело кулаков своих.

– Чтобы исправить это, понадобится пластическая операция. Но папочка же все оплатит, не так ли?

Он захихикал, замахнулся и собрался было уже снова ударить Беловолосого, как вдруг кто-то перехватил его руку за запястье прямо в полете.

Двадцать первый посмотрел на свой кулак. Он словно бы завис в воздухе, как по волшебству. Затем мальчик перевел взгляд на держащую его руку, потом – на точеное предплечье, локоть, плечо и еще выше, пока не остановился на лице его нового противника.