Стоны, плач по ночам!

В этом дантовском месте я действительно думала, что меня ждет лишь смерть, без надежды увидеть Францию, о которой я так много вспоминала[32].

Стоны, плач по ночам, и вместо Цербера Герта Оберхойзер, решительно стиснув челюсти, вводит смертельное вещество тем, чьи страдания, с ее слов, она хотела прекратить.

Действительно, Герта Оберхойзер была старательной медсестрой, причем особо старательной. Об этом свидетельствует история образцовой нацистки: она родилась в Кёльне в 1911 году, в 1931 году сдала выпускные школьные экзамены и до 1937 года изучала медицину. Как бы то ни было, Герта уж точно не была «синим чулком»: уже в 1935 году она вступила в BDM (Bund Deutscher Mädel), в 1937 году стала членом партии, а затем и ассоциации нацистских врачей. Это молодая женщина своего времени, юная спартанка, подобно тем, кого мы видим на архивных кадрах, занимающихся спортом и выкрикивающих «Хайль Гитлер!» с красными от напряжения и энтузиазма щеками.

Юная Герта начала работать ассистентом врача в Дюссельдорфе, а затем откликнулась на заманчивое объявление, в котором предлагалось пройти трехмесячную стажировку в качестве врача в KL Ravensbrück (концлагерь Равенсбрюк). Она блестяще ее прошла.

В конце 1940 года ее направили в лагерь насовсем.

На Нюрнбергском процессе она объясняла:

В Германии женщине было практически невозможно попасть в хирургию. Чтобы получить такую возможность, пришлось отправиться в концентрационный лагерь Равенсбрюк[33].

По ее словам, именно призвание и феминизм заставили ее принять участие в страшных экспериментах, которые проводили коллеги Фишер и Гебхардт. Однако их мотивы были далеки от научных. 27 мая 1942 года в Праге было совершено покушение на жизнь Рейнхарда Гейдриха, талантливого молодого человека со светлыми волосами, которого обожал фюрер.

Пули пробили брюшную полость, и мужчина скончался от полученных ран в результате развития инфекции.

Гитлер был в ярости. Он обвинил хирургов в некомпетентности, в том числе и Карла Гебхардта, врача Гиммлера, которого немедленно направил к постели своего протеже. Однако фюрер не удосужился прислать одного из личных врачей, Карла Брандта или Теодора Мореля. Последний не постеснялся шепнуть тому на ухо, что если бы Гейдрих получил «свой» сульфаниламид, его можно было бы спасти.

На самом деле в 1942 году у немцев не было по-настоящему эффективных антибиотиков для профилактики и лечения инфекций при военных ранениях. У них были сульфаниламиды – антибактериальные препараты, способные бороться с некоторыми микроорганизмами, но они являлись далеко не панацеей. Хотя эти лекарства и входили в снаряжение американских солдат, их эффективность была ограниченной: не все бактерии реагировали, и не удавалось предотвратить огромные потери среди раненых. К счастью, у союзников был пенициллин. Открытый в 1920-х годах Флемингом, этот антибиотик только недавно вошел в массовое применение.

Союзники оказались более удачливыми и с большим удовольствием информировали об этом немецкие власти с помощью листовок.

Хотя немецкая пропаганда быстро опровергла содержание листовок и эффективность открытия Флеминга, слухи все равно сделали свое дело, что не лучшим образом сказалось на боевом духе немецких войск.

Гитлер по-прежнему хотел знать, правду ли говорит его врач, действуют ли сульфаниламиды. Он был в ярости и послал за Гебхардтом.

Гебхардту было из-за чего переживать: фюрер не только вызвал его, но и в последний момент решил не встречаться с ним. Это жгучая пощечина, которой хирург, несомненно, был обязан своей жизнью, но также и понимал: нужно сделать все возможное, лишь бы реабилитироваться в глазах начальства.

Гебхардт был не абы кем.

Личный врач Гиммлера с 1933 года, президент Немецкого Красного Креста, руководил медицинской службой на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. С типичной для нацистов тягой к суперлативам (другими словами, словам в превосходной степени), его назначили «верховным клиницистом» СС и полиции. Иными словами, для этого врача с такими модными титулами не было никаких сомнений в его компетентности.

Он был убежден: сульфаниламиды не оказали бы никакого влияния на состояние Гейдриха.

Он был убежден: хирурги сработали правильно.

Убежден: «другой» врач Гитлера ничего в этом не смыслил.

Как бы то ни было, когда Гиммлер приказал провести эксперименты по проверке эффективности данных препаратов, Гебхардт не дрогнул: это слишком хорошая возможность реабилитировать себя, какими бы ни были результаты… тем более если сульфаниламиды окажутся неэффективными.

Как узнать, могут ли лекарства предотвратить гангрену, развитие инфекции после ранения или перелома, полученных на поле боя?

Для этого прагматичного человека было только одно решение: искусственно воссоздать раны и заразить их бактериями. Затем остается только назначить части этих подопытных кроликов сульфаниламиды. А другим не давать ничего. «Науке» оставалось лишь наблюдать за последствиями для «маленьких кроликов» в Равенсбрюке…

Герта Оберхойзер хотела стать хирургом: ей предоставилась возможность «войти в операционную», ассистируя этим господам.

Господа говорили отбирать – она отбирала; говорили анестезировать – она анестезировала. Гебхардт был в восторге. На Нюрнбергском процессе он говорил о женщине, ставшей его протеже:

Она ухаживала за больными так благородно и с такой добротой, что я обратил на нее внимание, когда она делала им перевязки.

Колеблешься между возмущением и отвращением, когда узнаешь, как наносились раны, которые Герта маскировала. На самом деле эти «вмешательства» кажутся просто немыслимыми.

Кости ног дробили молотком. Затем раны заражали стафилококками, стрептококками с помощью кусочков дерева и осколков стекла – всего, что могло попасться под руки этим хирургам.

Куски костей ног длиной в несколько сантиметров удалялись, после чего все оставляли как есть… иногда добавляя металлические пластины.

С какой целью? Испытать лекарства. Убедиться, что кость не может регенерировать без оболочки – надкостницы.

Никакого морфия для «маленьких кроликов», только страдания, ужасные, которым не было конца: как только раны заживали, подопытных снова отправляли в операционную для второй, третьей или шестой операции.

Одна из жертв рассказывает о длительном ужасе, который пережила она и ее товарищи:

В тот день десять из нас отвезли в больницу, где сделали укол. Их оставили там, и через несколько дней одному из нас удалось подойти достаточно близко, чтобы узнать, что наши товарищи лежат в постели с загипсованными ногами. 14 августа меня самого вместе с восемью товарищами вызвали в госпиталь, уложили в постель и заперли, сделав укол. Затем отвели в операционную, где доктор Шидлауски и доктор Розенталь сделали вторую внутривенную инъекцию. Я увидел доктора Фишера, который был в перчатках, и потерял сознание. Когда очнулся, то увидел, что моя нога до колена загипсована, и я испытывал сильную боль. Температура была очень высокой, из ноги сочилась жидкость.

На следующий день меня отвезли в операционную. Мне накрыли глаза одеялом, и я почувствовал