и на нее приходится двенадцатая часть мирового ВВП, в основном за счет обрабатывающей промышленности. Структура и функционирование японской политико-экономической системы в значительной степени обусловлены давлением большого населения, усиленным быстрым экономическим ростом, который продолжался более века и подпитывался финансами, на болезненно ограниченных участках земли. Парохиализм и ригидность современной японской политики перед лицом давления глобализации уходят своими корнями в земельную политику, которая связывает национальные структуры стимулов и финансовое благосостояние больше с такими местническими целями, как повышение стоимости недвижимости и местное строительство, чем с инновациями или международной торговлей.

Мощное давление населения на территорию Японии здраво воспринимается японцами, которые инстинктивно характеризуют свою страну, несмотря на ее материальное благополучие, как семай кюни (узкую нацию), лишенную ресурсов. Действительно, есть несколько крупных стран, более перенаселенных, чем Япония: Бангладеш, Южная Корея, Нидерланды, Бельгия и несколько таких, как Сингапур, городов-государств, но Япония, тем не менее, по-прежнему занимает десятое место среди самых густонаселенных крупных государств планеты: 348 человек на квадратный километр[93].

Нехватка земли в Японии усугубляется тем, что это страна гористая, что осложняет как сельскохозяйственную, так и промышленную деятельность, не говоря уже об обычной жизни. Действительно, топографически пригодны для жилья только около 21 % территории Японии, по сравнению с 49 % в США, 62 % во Франции и 64 % в Великобритании и Германии [94]. Единственная другая крупная и густонаселенная страна, столь же гористая, как Япония, — это соседняя Южная Корея.

Земля как стандарт всех социальных ценностей

Ни высокая общая плотность населения, ни горный рельеф Японии не могут полностью объяснить характерные особенности землепользования и земельной политики. Тем не менее эти физические характеристики помогают создать характерный и предсказуемый экономический тренд: они делают пригодную для жизни и пахотную землю дефицитным ресурсом, который влиятельные группы японского общества, естественно, стремятся контролировать и распределять, не обращая внимания на более широкие и общемировые проблемы.

Физическая нехватка земли лежит в основе старинного и важного принципа точи хонсэй (система земельных стандартов). Этот принцип, в свою очередь, с VIII века является основой японского политико-экономического мышления и одним из приоритетов как государственных, так и частных лиц, принимающих решения по всей стране[95]. Однако с 1950-х годов эта система стала активно использоваться в интересах экономического развития и, наконец, для спекуляций, подталкиваемых политически заданными финансовыми стимулами, о которых говорилось ранее. Земельная политика в значительной степени способствовала тому, что в 1950–1970-х годах японские промышленные компании избегали высокой зависимости от иностранных займов и в то же время инвестировали и быстро развивались. Напротив, земельная политика также стимулировала взрывное кредитование, которое создало экономический пузырь 1980-х годов, привело к его краху и последовавшему за ним «потерянному десятилетию».

Земля как леверидж для финансирования промышленности внутри страны

Драматическая история недавнего прошлого имеет давние корни. Начиная с периода Нара, когда зарождалась собственность на недвижимость, значительные земельные участки принадлежали могущественным буддийским храмам и синтоистским святыням. В остальном вплоть до конца эпохи Эдо в 1868 году недвижимостью в основном владело само государство, включая различных участников процесса владения. Использование земли в качестве залога для получения кредитов началось в эпоху Эдо (1603–1868), но получило широкое распространение в эпоху Мэйдзи (1868–1912), когда индустриализация Японии стала набирать обороты [Saito 2009].

Промышленники в эпоху Мэйдзи стали владеть землей как надежным запасом ценности, а не просто товаром для обмена. Они занимали деньги и вкладывали прибыль от своих предприятий в недвижимость, чтобы обеспечить будущему развитию финансовый леверидж, тем самым сводя к минимуму необходимость в иностранных займах, которая была характерна для большинства других развивающихся стран. Таким образом, земельный стандарт был системно интегрирован в основы современного японского экономического роста, одновременно придавая узконациональный уклон японским подходам к развитию за пределами Японии. Эта предвзятость усугублялась валютным контролем, который препятствовал перетеканию изначально дефицитного капитала в более выгодные сферы применения за рубежом.

Одной из основных причин того, что земля играет в современной Японии столь важную роль в качестве средства накопления экономической стоимости, является то, что банки традиционно рассматривают ее в качестве основной формы обеспечения кредитов, что отражает связь между землей и финансами, которая приобретала все большее значение после начала индустриализации в конце XIX века. Закон о банках долгосрочного кредитования 1952 года прямо требовал предоставления земли в качестве залога по всем кредитам, выдаваемым на срок более шести месяцев. Политики и бюрократы усиливают это предвзятое отношение, отказываясь санкционировать альтернативные процедуры финансирования. Зависимость фирм от банковского финансирования, в отличие от выпуска ценных бумаг, также косвенно усиливает ориентацию на стандарт стоимости земли, который был классическим еще до индустриальной эпохи.

Политико-экономические последствия системы земельных стандартов очевидны, и это сформировало мощные группы сторонников ее сохранения. Самое важное, что эта система дала крупным компаниям со значительными земельными активами подушку безопасности, которая побуждала их агрессивно осуществлять капиталовложения, которые в противном случае могли бы считаться безрассудными. Например, в начале 1990-х годов компания NTT имела земельные активы, рыночная стоимость которых превышала балансовую стоимость почти на 145 млрд долларов; у Tokyo Electric Power аналогичная подушка составляла около 61 млрд долларов, у Toyota — 46 млрд долларов, у Kansai Electric Power — 39 млрд долларов [Noguchi 1990].

Политическая поддержка системы земельных стандартов

Государственная политика Японии в 1950–1990-е годы была направлена на поддержку системы земельных стандартов двумя синергетическими способами: повышением спроса на землю и ограничением предложения. Следствием этого в контексте быстрого экономического роста Японии в послевоенные годы стал взрывной рост цен на землю, выраженный в нескольких простых данных статистики:

(1) В то время как товар, который в 1956 году стоил 1 доллар оптом, в 1990 году стоил 2 доллара, единица городской земли, стоившая 1 доллар в 1956 году, в 1990 году стоила 145 долларов [Tsuru 1993: 160];

(2) За один год (1987) прирост корпоративного капитала, полученный в результате роста цен на землю, составил 416 трлн иен для Японии в целом, что примерно на 20 % больше, чем весь ВВП Японии в том же году [Там же];

(3) В момент своего максимума стоимость земли внутри Императорского дворца в Токио превышала стоимость всего штата Калифорния [Werner 2003: 89].

Что касается спроса, то экспансионистская денежно-кредитная политика, равно как и высокая концентрация в фискальной сфере расходов на общественные работы в государственном бюджете Японии, естественным образом повысила спрос на активы недвижимости[96]. Поддержка цен на сельскохозяйственную продукцию также косвенно увеличила скрытую стоимость сельскохозяйственных угодий[97]. Повышали ее и юридически четко сформулированные требования к земельному