Нынешний тренд на деление оппонентами власти российских граждан на «плохих»/«хороших» русских является не политическим, а расистским, что должно получить юридическую оценку.

Предстоит и ещё одно, по крайней мере, испытание: реверсивное возвращение эмигрантов в Россию, как это произошло с эмигрантами различных волн в 1920-1930-х годах. Главным запросом общества в этот момент будет не попытка не допустить это возвращение, а коренная модернизация или даже смена власти, в том числе, под влиянием западных акторов.

Чтобы не допустить, в этой связи, государственного переворота, необходимо заранее обосновать и даже начать реализацию революции уклада, во время которой бюрократия как правящий класс, должна хотя бы формально уступить приоритетное место в гражданском обществе другой группе или другим группам.

Такими новыми группами должны оказаться участники специальной военной операции, фронтовики с обострённой социальной чувствительностью к процессам, которые будут отстаивать социализацию общества и «силовики», выходцы из военной среды и из спецслужб, которые будут отстаивать консервацию общества.

Конечно, есть вероятность и консервации общества при сохранении доминирования бюрократии, однако такая ситуация будет сопровождаться сильной политической турбулентностью. В ренессанс либерализма, при этом, особенно не верится, но силовое сохранение нынешнего общественного уклада неизбежно спровоцирует представителей российского глубинного государства на партизанщину, чем обязательно воспользуются внешние акторы.

Стремление к расколу российского гражданского общества, в принципе, увенчалось успехом, хотя он и своеобразен и имеет совсем не то значение, который в него вкладывали его инициаторы: теперь, так сказать, есть Россия здесь (материнская) и Россия там (релоканты).

Россия/Русь изначальная оказалась отмобилизована и консолидирована. Она, в принципе, двинулась по новому мессианскому пути восстановления своего исторического статуса. Россия же эмигрантская не без помощи западных акторов, пытается образовать новую русскую эмиграцию, как форму жизни: в Берлине, в странах Балтии, в Грузии, в Армении, в Казахстане и других странах.

Релоканты, конечно, хотят вернуться победителями, но пока получается только давать друг другу интервью, оправдывая своё пребывание за рубежом тем, что «народ не тот». Всячески ретушируется тот факт, что возвращения со щитом, несмотря на ожидания, не произойдёт, гражданское общество их, скорее всего, за редким исключением не примет.

Российскому гражданскому обществу необходимо дать возможность, так сказать, кратковременно насладится этим триумфом. Патриотизм, вообще-то интимен. Это чувство напоказ выставлять нельзя, оно мгновенно обесценивается.

Квасной патриотизм – давняя проблема российского общества с исторических времен и необходимо работать с ней в общественном ключе так же настойчиво, как и с либеральным предательством.

Соответственно, представители радикальной оппозиции, принявшие решение не релоцироваться, остаться в стране, попытались сформировать новое диссидентство, как политическое явление.

Это также был своеобразный контракт с западными странами, который сулит им два беспроигрышных, как им кажется, пути: приход к власти в России или безбедное и/или почётное существование в эмиграции в случае неудачи. О первом релоканты и оставшиеся грезят публично в соцсетях, о втором предпочитают умалчивать.

Необходимо полное информационное разрушение данного конструкта: предательство своей страны – клеймо, которое не смыть. Целью государственной пропаганды на данном этапе является помешать героизации этих персонажей в медиа и соцсетях, планомерно развенчивая их образ «пламенных борцов за справедливость и интересы народных масс», как они себя позиционируют.

Необходимости в репрессиях со стороны государства нет – многие выехали за рубеж под влиянием своего окружения. Тем не менее, нужен очень плотный контроль за ними со стороны спецслужб особенно в первое время пребывания на территории России после возвращения, так как многие из релокантов завербованы или находятся в стадии вербовки.

Релоканты, кстати, испытывают и будут испытывать сильный когнитивный диссонанс из-за ошибочного решения по релокации из России. Часть из этой группы будет настроена агрессивно, желая оправдать в собственных глазах, прежде всего, это их ошибочное решение, однако большая часть будет внимательно следить за условиями возвращения.

Необходимо, в этой связи, публично определить чёткие критерии для части релокантов, против возвращения которых власти возражать не будут. Прежде всего, это специалисты, которые не были замечены в очернении России, в сотрудничестве с иностранными спецслужбами и НКО-иноагентами. С теми же, кто был в этом замечен, должна активно поработать контрразведка, причём при участии представителей гражданского общества (правозащитников). Данный процесс не должен принимать форму репрессий – процедуры необходимо проводить строго в рамках Уголовного кодекса РФ.

Ещё одной категорией возвращающихся граждан могут стать активно раскаявшиеся граждане, которых рекомендуется «посадить на испытательный срок», взять на поруки, так сказать – под поручительство общественных деятелей, например. Нужно постепенно снижать уровень травли испуганных патриотов.

* * *

История XIX и XX веков наглядно продемонстрировала существование двух неоформленных социальных групп – интеллигенции и интеллектуалов.

Интеллигенция – сильно рефлексирующая группа, как правило, подверженная западному влиянию и, чуть что, бегущая на свой «философский пароход», который стоит «под парами» перманентно и готов везти потенциальных эмигрантов «в длительный отпуск». «Интеллигенцию» внешние акторы часто используют в своих утилитарных интересах, логическая ловушка для них состоит в ложном тезисе: «умные всегда против власти».

Интеллектуалы – патриотически настроенные образованные граждане, понимающие суть происходящего со страной, сопереживающие ей, люди с минимальными рефлексиями.

Интеллигент – вечный оппонент государственной власти. Интеллигенты часто видят основную форму своего существования, способ самоопределения в обществе – фактически касту, смешавшую элитарность (брахманизм) с неприкасаемостью.

В результате, была создана особая субкультурная общность, существующая практически «по понятиям», в отрицании закона – правовых норм, как и в криминальной субкультуре, выражающаяся в так называемой «рукопожатности»: опознавании друг друга практически по системе «свой-чужой» с помощью специальных смысловых конструкций и особого понятийного аппарата.

Оппозиционность интеллигенции выражается в полном противопоставлении себя власти. Однако, попадая в систему государственной власти, именно представители интеллигенции традиционно, за редким исключением, становятся наиболее преданными адептами всех правил и условий эйфорического пребывания во властных вертикалях: для них это своеобразное «возвращение в Эдем».

Интеллигенция активно претендует на монополию знания (Истины) как нужно действовать в любых обстоятельствах. Одновременно ей свойственен воинствующий инфантилизм, проявляющийся наиболее ярко через быт, в сочетании с крайними формами снобизма.

Радикальной формой существования интеллигенции является «интеллектуальный идиотизм», проявляющийся сегодня на самых разных площадках: заученные знания не всегда идут на пользу.

Проклятие интеллигенции, «вечно далекой от народа», проявилось в XIX веке в так называемом народничестве, когда молодые выпускники университетов пошли в народ просвещать и не преуспели, трансформировавшись в «Народную волю» – террористическую организацию.

Такая трансформация оказалась свойственна интеллигенции и в ХХ веке. «С кухонь» её представители вышли «на улицы», имитируя «народный террор», и сформировали потерянное поколение «восьмидесятых», за которыми пришли неизменные «девяностые»: от диссидентства к радикальному рынку с тридцатью млн «не вписавшихся» в него.

Особенность интеллигенции –