перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция»! О чем думали ведущие обществоведы, слушавшие этот доклад в Президиуме АН СССР? Как можно было не заметить крайней алогичности и антидемократизма принципиальных положений этого доклада?

Удивляло и обращение ряда ведущих обществоведов к примитивному понятийному аппарату, как будто вдруг стало забытым то, что было достигнуто в исследованиях ХХ в. После работ Маркса, которые заложили основы классового подхода к структуре общества, западные историки (особенно Э. Томпсон в Англии) вновь исследовали понятие класса и пришли к выводу: в определенный исторический период классы – реальность! Эти современные историки, изучавшие, уже на базе нового знания, страну классического капитализма – Англию, – описали исключительно важный для нас процесс превращения общин и сословий в классы.

В важном труде Э. Томпсона «Формирование рабочего класса Англии» (1963) сказано: «Класс есть образование “экономическое”, но также и “культурное” – невозможно дать теоретического приоритета ни одному аспекту над другим. В последней инстанции принадлежность к классу может определиться в равной степени посредством и культурных, и экономических форм».

Труды этого направления заложили основы социальной истории, которая быстро приобрела характер социокультурной истории. В свете этих представлений позднее советское общество имело сложную структуру социокультурных общностей, в которых, однако, почти исчезло классовое сознание. Это было очень важно знать, начиная реформировать такое общество.

Но в своем докладе Т.И. Заславская странным образом упрощает структуру общества: «Политически советское общество было и остается тоталитарным… Социально советское общество резко поляризовано. Полюса его социальной структуры образуют высший и низший классы, разделенные социальной прослойкой…

Нижний полюс советского общества образует класс наемных работников государства, охватывающий рабочих, колхозников и массовые группы интеллигенции. Границы этого класса в значительной степени совпадают с часто используемым газетным клише “трудящиеся”. С моей точки зрения, “трудящиеся” составляют единый класс, отличительными особенностями которого служат практическое отсутствие собственности и крайняя ограниченность социально-политических прав. Положение этого класса характеризуется скученностью в коммунальных квартирах или собственных домах без удобств, низкими доходами, ограниченной структурой потребления, неблагоприятными экологическими условиями жизнедеятельности, низким уровнем медицинского обслуживания и социальной защиты» [63].

Что это за класс – трудящиеся, которые «характеризуются скученностью в коммунальных квартирах или собственных домах без удобств, низким уровнем медицинского обслуживания и социальной защиты»? Все это очень примитивно и странно.

О.И. Шкаратан и В.В. Радаев пишут об СССР (еще в 1990 г.): «Большинство спорящих сложившуюся систему общественных отношений, существующие порядки называют казарменным, феодальным социализмом. Подавляющее большинство авторов тем не менее признает, что то ужасное общество, с кровавыми деспотическими порядками, миллионами жертв в мирные годы, невиданной нормой эксплуатации рабочих и крестьян, – все же общество социалистическое, хотя и деформированное, с отклонениями от некоей нормы. …Наш подход заключается в другом: мы стремимся дать объективный анализ сложившегося особого, самостоятельного способа производства» [55].

Какой может быть «объективный анализ», если аналитик говорит на таком языке! Ведь язык – главное средство познания, мы «мыслим понятиями». Эта растиражированная статья О.И. Шкаратана и В.В. Радаева – призыв к свержению советского строя и апологетика грядущих «рынка, олигархии и криминала». Этот фанатический антисоветизм пополам с неолиберальной утопией – антипод научного мышления. Этого было невозможно не заметить.

Доктрина реформ противоречила знанию, накопленному даже в рамках либерализма! Как инструмент быстрого и необратимого разрушения советской экономики и единого народного хозяйства СССР была избрана т. н. «программа структурной стабилизации» МВФ. Ее применение готовилось группой экономистов в тесном контакте с американскими консультантами.

Уже к концу 80-х гг. было точно известно, что реализация пpогpаммы МВФ пpивела к экономической катастpофе в Латинской Амеpике и Афpике (кpоме тех стpан вpоде Чили, Коста-Рики и Египта, котоpым по политическим пpичинам условия программы смягчили). Этого избежали стpаны Юго-Восточной Азии (Тайвань, Южная Коpея и дp.), котоpые не пустили к себе МВФ. Результаты применения программы МВФ были исследованы и изложены в более чем сотне диссертаций, защищенных в университетах США, причем объектами изучения стали все до одной страны, в которых эта программа была применена.

Об этом говорили даже кpупные политики Запада. На пpоходившем осенью 1991 г. в Пpаге заседании Комитета действий за междунаpодное сотpудничество (в него входили бывшие руководители крупных стран) экс-президенты и премьеры П. Тpюдо (Канада), В. Жискаp д’Эстен (Франция), Мигель де ла Мадpид (Мексика) и Г. Шмидт (ФРГ) пpедупpеждали СССР и восточноевpопейские стpаны, что следование pекомендациям МВФ в экономических pефоpмах и пpименение методов шоковой теpапии пpиведут к тяжелым последствиям. Ответом было полное молчание и Горбачева, и Ельцина, и их советников по экономике.

В том же 1991 г. к М.С. Горбачеву обратилась с «Открытым письмом» группа из 30 американских экономистов (включая трех лауреатов Нобелевской премии по экономике – Ф. Модильяни, Дж. Тобина и Р. Солоу; еще один, У. Викри, стал нобелевским лауреатом в 1995 г.). Они предупреждали, что для успеха реформ надо сохранить землю и другие природные ресурсы в общественной собственности. Виднейшие западные экономисты видели разрушительный характер доктрины российских реформ и пытались предотвратить тяжелые последствия. Однако на их письмо просто не обратили внимания.

Очень мало кто из обществоведов признался в профессиональной несостоятельности своего сообщества. Чаще возлагают вину на власть. Например, академик, историк и экономист Г.А. Арбатов в своих воспоминаниях так определил состояние обществоведения при советском строе: «Тоталитарному строю настоящая наука… не нужна и даже опасна. Что касается обществоведения, то… роль его низводится до вульгарного прислуживания режиму, его обоснования, оправдания и восхваления его политики» [64, с. 39]. О причинах можно спорить, но важна констатация факта – по мнению академика Г.А. Арбатова, научного обществоведения не было.

А вот редкий пример рефлексии, который вспоминает А.С. Ципко: «Во время одной из телепередач на упрек в несостоятельности российских демократов Юрий Афанасьев неожиданно ответил: “Вы правы, результат реформ катастрофичен, и, наверное, не могло быть по-другому. Мы на самом деле были слепые поводыри слепых”» [65, с. 84].

Состояние постсоветского обществоведения: общая картина

Многие стороны колоссального кризиса, который сопровождает крах СССР, служат опытным доказательством методологической ущербности обществоведения времен перестройки и реформы.

В рамках нормальной логики и при соблюдении научного этоса профессиональному сообществу обществоведов невозможно было бы оправдать тех разрушительных изменений, которые были навязаны стране со ссылкой на «общественную науку». Сегодня чтение трудов обществоведов перестроечного периода оставляет тяжелое чувство. В них нарушены самые элементарные нормы мышления и утрачена способность «взвешивать» явления.

В Послании Президента Российской Федерации Федеральному Собранию 2004 г. сказано: «С начала 90-х годов Россия в своем развитии прошла условно несколько этапов. Первый этап был связан с демонтaжом прежней экономической системы… Второй этап был временем расчистки завалов,