образовавшихся от разрушения “старого здания”… Напомню, за время длительного экономического кризиса Россия потеряла почти половину своего экономического потенциала».

Реформа 1990-х гг. верхушкой обществоведов представлялась обществу как модернизация отечественной экономики – а оказывается, что это был ее демонтаж, причем исключительно грубый, в виде разрушения «старого здания». На это согласия общества не спрашивали, а общество не дало бы такого согласия. Речь идет о колоссальном обмане общества, совершенном с участием авторитетных обществоведов. Замалчивались даже суждения американских экономистов, которые были консультантами российского правительства.

В январе 1992 г. в Вашингтоне в Комитете по советско-американским отношениям Джеффри Сакс делал доклад о программе, к которой приступали в России. Как писал академик Г.А. Арбатов, в своем выступлении по этому докладу Д. Гэлбрейт сказал: «На Западе слишком хорошо знают, что такой подход неприемлем. И потому никогда не позволят осуществлять его на практике в своих собственных странах». На это Дж. Сакс ответил: «Шоковая терапия имеет шанс на успех, но лишь в том случае, если Запад предоставит значительную помощь, особенно для стабилизации рубля. К сожалению, Запад едва ли такую помощь мобилизует» [66].

Гуманитарная элита, уже российская, знала и об этом докладе Дж. Сакса, и о выступлении Д. Гэлбрейта, но не было никакой попытки обсуждения и коррекции разрушительной доктрины. Это – выпадение из системы норм научной этики. Как же можно держать в советниках таких людей?

Главные обществоведы страны даже не утверждали, что жизнеустройство страны может быть переделано без катастрофы – но тут же требовали его переделать. Наблюдалась поразительная вещь: ни один из ведущих экономистов никогда не сказал, что советское хозяйство может быть переделано в рыночное хозяйство западного типа. Никто никогда и не утверждал, что в России можно построить экономическую систему западного типа. Ситуация аномальная: заявления по важнейшему вопросу строились на невысказанном предположении, которого никто не решался явно изложить. Никто не заявил, что на рельсах нынешнего курса возникнет дееспособное хозяйство, достаточное, чтобы гарантировать выживание России как целостной страны и народа. Сколько ни изучаешь сегодня документов и выступлений, никто четко не заявляет, что он, академик такой-то, уверен, что курс реформ выведет нас на безопасный уровень без срыва к катастрофе.

А вот предупреждений об очень высоком риске сорваться было достаточно.

Никакое научное сообщество не может принимать подобные катастрофические предложения без обоснования и критического анализа. Один этот штрих показывает, что к началу 1990-х гг. в СССР и России уже не существовало сообщества обществоведов как научной системы.

А возникло ли такое научное сообщество сегодня? Что произошло с российским обществоведением после ликвидации СССР?

В новой политической системе, которую строила номенклатура КПСС, перешедшая на антисоветские позиции, не предполагалось создавать новое профессиональное сообщество обществоведов на новой методологической и организационной основе. Считалось, что та элита советского обществоведения, которая обеспечила дискурсом, идеями и доктринами перестройку Горбачева, обеспечит этими инструментами и развитие капитализма в России. Считалось также, что большинство обществоведов, которые не примут эту «Великую антисоветскую революцию», можно будет если не подавить, то заставить молчать. Этот расчет оправдался – ценой разрушения сообщества обществоведов как социокультурной общности.

Процесс «косметического ремонта» советского обществоведения проходил так: «На первый взгляд, в начале 1990-х годов сложились исключительно благоприятные условия для развития политологического знания. Политической науке досталась в наследство вся инфраструктура, создававшаяся для обеспечения деятельности таких дисциплин, как научный коммунизм, история КПСС, марксизм-ленинизм и пр. На базе кафедр научного коммунизма и истории КПСС формировались политологические кафедры, на изучение политологических проблем переходили целые исследовательские институты. Академия общественных наук при ЦК КПСС была преобразована в Российскую академию государственной службы (РАГС); Институт марксизма-ленинизма – в Независимый институт социальных и национальных проблем, а позднее – в Институт комплексных социальных исследований РАН; Институт международного рабочего движения – в Институт сравнительной политологии. Высшие партийные школы стали кадровыми центрами при Правительстве России, а затем – региональными филиалами РАГС» [67].

Интеллектуальной общности, которая десять лет занималась подрывом государства, социальной и культурной систем, теперь поручили руководить познавательной деятельностью, образованием и проектированием строительства общества и государства в совершенно иной системе. Более того, элита этой новой общности раньше представляла систему капитализма в деформированном образе «идеологического врага» и в то же время, в грезах, видела капитализм вожделенной землей обетованной. Это глубокий когнитивный диссонанс!

Кризис, в создании которого активное участие принимало сообщество обществоведов, нанес самый тяжелый удар в системе знания именно по обществоведению. Специфические сценарии и процессы в каждой отдельной области (экономике, социологии, этнологии и пр.) могут различаться, но в целом их состояние характеризуется рядом общих черт.

Эту общность с расщепленным сознанием сразу прибрали к рукам службы бывшего «идеологического врага». Эта операция была проведена так: «Происходили масштабные метаморфозы, связанные с последствиями шоковой терапии начала 1990-х годов: по мере сокращения государственного финансирования исследовательского и учебного процесса научная интеллигенция быстро теряла былой социальный статус. …В этой ситуации на помощь молодой российской политологии пришли западные благотворительные фонды. В их числе следует упомянуть Институт “Открытое общество” Дж. Сороса, фонды Аденауэра, Карнего, К. и Дж. МакАртура, Форда, Эберта и др., которые внесли и вносят существенный вклад в развитие политической науки в России, выделяя гранты на проведение фундаментальных и прикладных исследований.

В содержательном плане рассматриваемый период характеризовался интенсивным освоением достижений западной (прежде всего американской) политической мысли. Было издано значительное количество переводных работ, причем некоторые из них бесплатно распространялись по грантам западных фондов» [67].

Это – важный фактор, но не причина, а следствие. Главными общими процессами и факторами кризиса постсоветского обществоведения можно считать следующие:

– кризис мировоззренческой матрицы советского проекта в 60—80-е гг. ХХ в. и производный от него кризис когнитивной основы советского обществоведения;

– кризис легитимности советской политической системы в 80-е гг. и распад сообщества обществоведов как профессионального; формирование группировок на идеологической и прагматической основе; «внешние» заказчики и спонсоры и их влияние на обществоведение;

– фрагментация информационной системы российского обществоведения; дискриминация при доступе к информационным ресурсам по идеологическим и экономическим основаниям;

– изменение системы отношений с «социальными заказчиками» и возникновение «интеллектуального предпринимательства» в сфере обществоведения;

– изменение системы господства в России и новая структура тематики в обществоведении; выведение в «социальную тень» важных социокультурных общностей и главных противоречий в обществе;

– системный кризис в России и отход от норм рационального мышления в элите и в массовом сознании;

– общий кризис когнитивных структур Просвещения и давление постмодернизма.

Согласно приведенному перечню, первым фактором, определяющим состояние обществоведения, является воздействие на научное сообщество методологического наследия советского периода. Инерция этого воздействия очень велика, и ее преодоление само по себе есть актуальная и сложная задача обществоведения, которая в явном виде даже