Настроение было испорчено. Хорошо, если только на остаток вечера, а не жизни.

На улице было зябко. Странно, что он не почувствовал холода раньше. И вообще, погода была не по-весеннему стылой. Единственное, что сейчас оставалось, так это отогреться крепленым винцом в каком-нибудь уютном баре.

Михаил подошел к краю тротуара и вскинул руку. И тотчас, обгоняя друг друга, на небрежный жест устремились две «девятки» — одна белого, а другая вишневого цветов. А вдоль бровки, подрезая эти машины, вырулила простенькая «единичка» с покореженным бампером. Дверь мгновенно распахнулась, и из салона, с перекошенным от азарта лицом, выглянул рябой парень.

— Куда спешим, шеф?

Водитель белой «девятки», примчавшийся первым, метнул злой взгляд в сторону рябого нахала, другой — протестующе надавил на клаксон и скрылся за проезжавшим автобусом.

Михаил не сумел сдержать улыбки:

— Давай на проспект Мира, — уверенно распорядился он, — а там я тебе скажу куда. Душа праздника просит.

— Понял, — восторженно проговорил рябой, втыкая первую передачу, — моментом доставлю.

— Ну уж постарайся, — хмыкнул Михаил и, не спрашивая разрешения у водителя, достал из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, совсем позабыв о том, что несколько дней назад бросил курить.

В работе Михаил Чертанов не знал удержу, и потому сослуживцы уважительно окрестили его Бесом. Точной копией Беса он представлялся друзьям и в часы редкого досуга. Тогда милицейская форма с диким гиканьем забрасывалась под кровать, а в бунтующей натуре просыпалась кровь удалых таежников. Не зная удержу, Михаил метался из одного ресторана в другой, просиживал до утра в казино, где, случалось, его партнерами бывали прежние «клиенты», и, разбросав пальцы «веером», они до хрипоты спорили о несовершенстве Уголовного кодекса.

В такие дни Михаил ничего не делал наполовину и терял чувство меры. И если садился за стол с выпивкой, то не поднимался из-за него до тех пор, пока со дна последней бутылки не выкатывалась последняя капля, а пустые блюда из-под салатов не превращались в импровизированные пепельницы. А если заявлялся к женщине, то не слезал с нее, пока от истощения не начинали вваливаться щеки.

Оба этих «беса» не только удачно уживались в Чертанове, но даже представляли собой некоторый симбиоз. И если бы один из них нежданно переродился, то другой от душевной тоски непременно бы увял.

Стоило Михаилу подъехать к ресторану, как в нем проснулся разудалый гуляка, способный без разбору сорить деньгами. Сунув руку в карман, он вытащил ворох мятых купюр и небрежно швырнул их на приборную панель. У рябого водителя от такой щедрости невольно округлились глаза. Онемев от восторга, он сграбастал деньги в кулак и торопливо сунул их в карман, лишь сдержанно кивнув на прощальное «будь здоров». Михаил же, вполне довольный собой, заторопился в ресторан, готовый погрузиться в мир порока, словно в глубокий омут.

Денег было не жаль. Абсолютно! Они не задерживались в его карманах, как если бы подкладка пиджака состояла из одних огромных прорех. И Михаил Чертанов с улыбкой думал о том, что в его жилах течет испорченная кровушка его далеких предков, способных проматывать многомиллионное состояние в течение нескольких дней.

В ресторане Михаила дожидались.

Из-за стола, расположенного почти в центре зала, поднялся крепкий молодой мужчина лет тридцати пяти, с заметно поредевшей макушкой. Он широко и приветливо раскинул руки и, не скрывая радости, которую излучала его круглая физиономия, направился в сторону Михаила:

— Посмотрите, какого человека принесло к нам! Да это же сам Бес! — громогласно восторгался мужчина. — Сколько же тебя здесь не было?

— Месяц.

— Месяц? — удивленно воскликнул мужчина. — За это время мы столько водки выпили, что и не сосчитаешь. Эх, Мишуня, как много же ты потерял! — Двое сотрапезников, сидящих за столом, подтвердили сказанное заговорщицкими улыбками и приветливо вскинули руки. — А сколько баб мы за это время перетрахали!

Улыбка Михаила сделалась шире, обнажились зубы — белые, как пролитое молоко. Поздоровавшись с каждым из сидевших за столом, он по-деловому отозвался:

— Я не переживаю, на мой век баб хватит.

Лысоватый поднял указательный палец, и тотчас у столика материализовался лощеный официант, который, уважительно согнувшись, поинтересовался в духе халдеев старокупеческой России:

— Чего изволите?

— Братан, ты вот что… давай организуй нам что-нибудь эдакое. Закусок погорячее, а к ним — водочку похолоднее.

Официант, слегка наклоняя ухоженную голову, что — то бегло черкнул в своем кожаном блокнотике. На его губах блуждала дежурная полуулыбка, за которой просматривалась надежда на щедрые чаевые.

— Сделаем все в лучшем виде.

— Ты постарайся, шеф, а я, со своей стороны, тебя не обижу. Тут у меня, понимаешь, такой гость!

«Шеф» немногословно, как и подобает официанту, заверил заказчика в оперативности и мгновенно удалился на кухню.

Лысоватый без конца похлопывал Михаила по плечу, что-то весело говорил ему, и было заметно, что он искренне обрадован встречей. Хозяин застолья вел себя раскованно, распоряжался небрежно, как человек, который большую часть жизни провел в ресторанах. Оба его приятеля, изрядно раскрасневшиеся от выпитого, тоже выглядели довольными жизнью.

— Вот скажи, Бес, сколько ты там у себя зарабатываешь? Триста долларов? Четыреста? — куражился лысоватый.

— По-всякому бывает, — уклончиво отозвался Михаил и, задрав подбородок, влил в рот стопку водки.

С минуту он сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к приятному ощущению внутри, а потом его глаза прошлись по столу, отыскивая подходящую закуску. Выбор пал на селедочное филе, нарезанное тонкими ломтиками. Рядом утопал в растительном масле нашинкованный лучок.

— Разве дело в деньгах? — спросил Михаил, с аппетитом жуя селедку. — Люблю я свое дело, вот и все.

— Дурень ты, — ласково протянул лысоватый, приобняв его за плечи. — Сколько же лет мы друг друга знаем?..

— Да лет десять будет.

— Вот видишь, десять лет!.. Разве бы я тебе плохое место предложил? Будешь в моей компании начальником охраны. По большому счету, это второй человек в организации. Обещаю тебе даже неплохой процентик с прибыли. А это уже немалые деньги. С твоей-то энергией и хваткой мы ого-го как развернемся!.. А потом, считай, ты ведь не на пустое место идешь. У меня все отлажено, как хорошие швейцарские часы. Я вот здесь сижу, с тобой разговариваю, а мне денежки в один из зарубежных банков непрерывным ручейком текут.

Михаил энергично ковырял лучок, давая понять этим, что незатейливая закуска интересует его гораздо больше заманчивого предложения.

— Представляю, что будет, скажем, лет эдак так через пять, — съязвил он. — Когда ручеек превратится в бурлящую реку.