– «Восход» на сто семьдесят пятый «Ковровец» похож. – Женька как бы между прочим повела плечом. – А с более ранними моделями вряд ли спутаешь. Там и седло не такое, и бак…

– Одна-ако! – чуть помолчав, с уважением протянул Пенкин. – Я вижу, вы разбираетесь.

– У самой мотороллер! – Хозяин кабинета с усмешкой поправил воротник и посетовал: – Второю неделю жара стоит. Когда хоть и отпустит?

– Ха! Они на жару жалуются! – в голос расхохотался следователь. – Радоваться надо – в кои-то веки в Озерск лето пришло! Хотите, чтоб дожди зарядили?

– Нет, дождей не хотим! – Колесникова мотнула головой, и все дружно рассмеялись.

С висевшего на стене портрета так же весело щурился Ильич. Видно, тоже радовался солнышку и погожему летнему дню!

– По приметам еще вопросы есть? – уточнил Пенкин.

– Есть, – резко кивнула девчонка. – Вы сказали – кеды. А какие? Наши или, скажем, китайские – «Два мяча»? Вообще-то большая разница!

Пенкин вскинул брови:

– Ну-у, Евгения Александровна! Честно сказать – потрясен. Не зря вы на юрфак пошли, не зря.

– Так ваш же Владимир Андреевич и сосватал! Я поначалу в педагогический собиралась…

– По кедам тоже пока неопределенно, – хмуро бросил Игнат. – Как и по мотоциклу. Так, разве что косвенно…

– А нам нужно конкретно! – Покусав губы, Пенкин снова посмотрел на Женьку. – Так вот, Евгения Александровна, вам вот как раз такое конкретное поручение…

– А можно без отчества? – осмелев, попросила Женька. – Вот просто – Женя. Как все здесь зовут. А то чувствую себя лет на сорок или даже на пятьдесят!

Следователь улыбнулся:

– Ну, на пятьдесят, скажете тоже! Ну, Женя так Женя. Извините, обидеть не хотел.

После этих слов Пенкин наконец-то перешел к делу, весьма, кстати, непростому и щекотливому… Оказывается, подозреваемого – того самого патлатого парня – видели в Озерске еще и в мае, почти за полмесяца до убийства. А может быть, он и раньше сюда приезжал и совсем не обязательно оставлял после себя трупы.

– Понимаешь, ну просто, как у молодежи говорят, снимал девчонок и… а дальше уж как сложится. Не брезговал и школьницами. Да и убитая – несовершеннолетняя… Так вот – к чему это я? – Чуть помолчав, Пенкин продолжил: – У вас же, Евгения… Женя, наверняка молоденькие подружки есть? Так вот бы нам узнать этак осторожненько… – Тут следователь явно смутился, впрочем, быстро со своим смущением справился – разговор-то шел деловой, так сказать, сугубо профессиональный. – Короче, узнать надо – мало ли, кто-то к девчонкам приставал, похожий по приметам. Понимаете, Женя… – Пенкин снова покусал губы. – Как бы это сказать? Тема-то деликатная, тонкая… На всех углах о таком не болтают… Но среди подружек наверняка хвастаются! Ну лестно же – школьница и вполне себе взрослый мужчина, причем далеко не старик, и допускаю, что вполне симпатичный…

– Поняла, – кивнула Женька. – Ну, подружки есть. Думаю, кто-нибудь что-нибудь такое и слышал, Озерск – город маленький. Малолетки могли и похвастать, если там все по добру… Но вы правы: взрослым ни за что не расскажут!

Чтобы лишний раз не светиться в милиции, решили, что практикантка пока в отделение заходить не будет, ну разве что в самом крайнем случае. Передавать информацию предложили через старшего лейтенанта Дорожкина, тем более что его жена Катерина – лучшая подруга Женьки.

Лучшая подруга…

Так-то оно так, да в последний год разошлись пути-дорожки. Женя уехала в Ленинград, учиться, Катерина же осталась в Озерске, поработала на местном молокозаводе, а потом вышла замуж, родила… Так что теперь какие уж там подружки и танцы – пеленки-распашонки одни!

Если уж на кого юная практикантка и возлагала надежды в рамках порученного дела, так это на новую свою знакомую – Юлию и на братца ее, Игорька. Тот ведь еще проныра! Мало ли где что услышит?..

– Женя! – Ревякин догнал девушку на крыльце, взял под руку. – Удачи хочу пожелать… и это… «музыкальное»-то дело с тебя никто не снимал, так что и по нему тоже работай!

– Да по нему я как раз и… Там такие подвижки уже!

– Ого! А ну-ка, давай, давай, докладывай!

* * *

Редакция районной многотиражки «Серп и Молот» (в народе «Рога и Копыта») располагалась в самом центре старого города, на углу улиц Советской и Чичерина, рядом с Дворцом пионеров и галереей торговых рядов – памятником архитектуры конца восемнадцатого века. Прямо напротив виднелось массивное здание кинотеатра (бывший собор), чуть дальше – контора пригородного лесхоза и склады.

Если так можно выразиться, дружный коллектив редакции состоял из шести человек: главреда (он же и выпускающий редактор) Евстратова, секретаря Елены Федоровны, художника и трех сотрудников «от скуки на все руки». Очеркисты, эссеисты, фотографы, когда надо – и репортеры, в общем – настоящие акулы пера, журналисты-газетчики!

Был уже полдень, знойный и ленивый, сквозь завешенное марлей окно доносились звуки проезжающих мимо машин и мотоциклов, вкусно пахло смородиновым листом и почему-то липовым цветом. Хотя липы уже отцвели…

– Отцвели уж давно хризантемы в саду… – глянув на часы, весело пропел Коля Левушкин. Вообще-то Николай Николаевич, но все в редакции звали его Коля. Впрочем, особо не шпыняли – Коля был этакий безответный увалень-доброхот, хоть и безынициативный, зато ко всему готовый – «куда пошлют». Звезд с неба Николай не хватал и к своим тридцати трем годам звездой провинциальной журналистики так и не стал, да, честно сказать, не очень-то к этому и стремился. Его и так все устраивало! Пусть оклад небольшой и редко премии, зато более-менее спокойно, без напряга и сутолоки. Не то что в средней школе, где Николай Николаевич тоже успел поработать учителем – и в ужасе сбежал, не дожидаясь никакого удобного случая! Хорошо, подвернулся вот «Серп и молот». Там как раз искали сотрудника, а Левушкин по образованию был литератор, точнее – учитель русского языка и литературы. Вот и пригрелся.

Газета выходила два раза в неделю – во вторник и четверг, а сейчас был четверг – самый любимый день недели. Номер сдали еще вчера вечером, теперь можно было отдышаться, просто посидеть за столом безо всякого дела, посмотреть в окно, помечтать…

– Что, Коля, все ворон считаешь? – Сосед по кабинету, Лешка Востриков, был той еще язвой! Ну да Коля привык…

– Не ворон, Лешенька, не ворон… Думаю!

– Ох ты! – Востриков всплеснул руками. – О чем же, разрешите узнать? Часом, не о судьбах ли русской литературы?

– Хм… В том числе и об этом! А если не я, то кто же? Кто? Я тебя спрашиваю, Алексей?

Левушкин произнес эту тираду с непроницаемо