я отмахнулась некоторое время назад. Тогда мне показалось, что Норфолк видел меня насквозь. Он так смотрел на меня… И эта его усмешка…

— Там опасно.

Герцог поднял бровь, его глаза сузились.

— Почему же там опасно, миледи? — вкрадчиво поинтересовался он.

Я должна была что-то ответить, но все слова и объяснения застряли в горле. Я начала наш с ним разговор со лжи, и этим лишь сильнее себя запутала. Загнала в угол, из которого не знала, как выбраться.

— Значит, так, — непримиримым, жестким голосом отрезал Норфолк. — Ваше упрямство и скрытность мне надоели. Не желаете говорить — ваше право. Но увольте меня от любых обязательств по отношению к вам.

Резким жестом, который выдал степень его злости, герцог швырнул пальто обратно на стул, подошел ко мне и схватил за локоть, и потащил за собой в сторону двери. Я попыталась выдернуть руку, но он держал крепко и даже не замедлил шага. Впившись взглядом в его хмурое лицо с плотно стиснутыми зубами, я поняла, что он не блефует. Он и впрямь способен вытолкнуть меня из кабинета и навсегда закрыть дверь.

— Вы не понимаете! — невольно вырвалось у меня.

— Чего я не понимаю? — он доволок меня до двери и прижал к ней спиной.

Мы оказались совсем рядом, наши лица разделяло лишь несколько сантиметров. Наверное, я впервые за все время стояла так близко от мужчины, который приходился мне женихом. Впервые могла рассмотреть его повнимательнее. Меня захватили его глаза: светло-серые, строгие, холодные. И с темной окантовкой вокруг хрусталика, из-за которой его взгляд пробирал до мурашек.

Норфолк был зол. Разъярен. Но его гнев был оправдан, и это убивало меня сильнее всего. Я сама загнала себя в этот угол, и если сейчас я ничего не сделаю, все действительно закончится.

— Они хотят меня убить! — наконец выдохнула я.

Герцог замер. Его рука все еще держала мой локоть, но хватка ослабла.

— Что вы сказали?

— Маркиз Хантли и мой опекун… они хотят избавиться от меня. Это я подслушала сегодня вечером.

— И вы решили, что лучший способ спастись — обманом втянуть меня в свою проблему? — спросил герцог, и его голос был настолько холодным, что мог заморозить океан.

— Я не… — я обреченно вздохнула и мотнула головой. — У меня не было причин вам верить. У меня нет причин доверять кому-либо.

— Стало быть, миледи, вы согласились на брак — не фиктивный, как вы помните — с человеком, к которому у вас нет и капли доверия? Согласились оказаться с ним в одной постели?

Он говорил со злой иронией и едким сарказмом, но за мишурой слов я чувствовала, что герцог уязвлен. Мое недоверие было ему неприятно.

— Да, согласилась! — неожиданно громко выкрикнула я и подалась вперед, заставив Норфолка отступить.

Резким движением я смахнула с лица волосы, позволив им рассыпаться по спине, и заметила, как у герцога дернулся кадык.

— Потому что я должна спасти еще и брата! Опекун решил сослать его в пансион, а там с ним может случиться, что угодно. До дня рождения Уильяма осталось совсем немного времени, и для маркиза и толстяка ставки невероятно высоки! И да, я солгала вам, Ваша светлость, и вы можете меня презирать за это, можете выгнать, но не смейте меня судить!

Выкрикнув эту длинную тираду ему в лицо, я стиснула кулаки и вытянула вдоль тела руки, надеясь ослабить внутреннее напряжение, которое никак меня не отпускало.

Я заскрипела зубами, почувствовав, как к горлу подступила злость, и сердито тряхнула головой, и все еще влажные волосы вновь рассыпались по плечам.

Норфолк смерил меня оценивающим взглядом и сжал челюсть до проступивших желваков.

— Моего отца, вероятно, убили. Как убили первого и второго опекунов. Сэр Джон пытался всеми силами завладеть отцовскими чертежами. Не найдя их, устроил этот спектакль с ограблением… в который поверил только мистер Уитмор, — фыркнула я, отдышавшись.

Губы герцога дернулись в усмешке.

— Почему они хотят убить вас? Вы ничего не решаете и ни на что не влияете.

Я отвела взгляд и нехотя ответила.

— Я хотела провести свое собственное расследование… И я собирала у архивариуса сведения о сэре Джоне. Документы пришли как раз в день ограбления, я была на аукционе и не смогла их спрятать, поэтому их унесли преступники. Думаю, опекун давно подозревал, что чертежи забрала я… И еще Уильям повел себя несдержанно, обвинив его в том, что он хочет поживиться имуществом Толботов…

Взгляд Норфолка вспыхнул. Удивительно, но мысли о методах воспитания подростков он оставил при себе.

— Присядьте, миледи, — скупо бросил он, когда отошел от меня на несколько шагов.

В сердце зажглась глупая, невозможная надежда. Быть может, моя первоначальная ложь не сожгла окончательно мосты?..

На деревянных ногах я вновь опустилась на тот же стул. Герцог вернулся к стеклянной стене и стал полубоком, поглядывая то на фабрику, на которой по-прежнему кипела работа, то на меня.

— Мой папенька был мотом и пьяницей, — вдруг заговорил он.

Я подпрыгнула от неожиданности и сложила на коленях сцепленные в замок руки.

— К моменту его смерти от фамильных ценностей — я не говорю про гордость и честь, лишь про материальное — не осталось ничего. Мне было шестнадцать, и каждый день после его похорон я посвящал восстановлению нашего имени, земель, особняков… И я добился того, чего хотел. Но год назад все вновь изменилось.

Он даже не посмотрел в мою сторону, но я все равно дернулась, словно получила пощёчину. Но смолчала. Впрочем, Норфолк сам не стал заострять на этом внимание.

— Ваши неосторожные обвинения, которыми воспользовался маркиз Хантли — а теперь я думаю, что он мог планировать это все заранее — привели к закрытию одной из фабрик и к необходимости продавать вторую, чтобы не закончить свою жизнь банкротом.

Герцог ласковым, нежным жестом погладил деревянные створки, которые обрамляли стекло. Он будто взаимодействовал с живым существом.

— Но вы же, миледи, можете помочь все вернуть обратно. И даже сторицей. И, разумеется, отомстить, — продолжил он, повернув голову в мою сторону.

Мое дыхание сбилось, и я облизала пересохшие губы. Я не отводила от него взгляда, будто завороженная. Просто не могла заставить себя отвернуться и перестать смотреть на это холодное и бесконечно гордое лицо.

— Но я больше не потерплю от вас лжи, миледи. Слава Богу,