соседи. Она его гарантия на выживание, на ее кеннкарте – официальном, зарегистрированном полицией внутреннем удостоверении личности – не выделяется буква J, что значит Jude, а красуются имперский орел и свастика в дубовом венке. Потому что Ева Клемперер – «арийка»[409].

Но животное, живущее у еврея, с точки зрения нацистов, – еврейское животное[410]. Клемперерам не разрешено отдавать кота никому другому, а полиции они передавать его не хотят, поэтому супруги решают отнести Мужеля на следующий день к ветеринару [411].

Жизнь на задворках

Не только Клемперерам приходится в эти дни проститься со своим котом, запрет действует на тысячи собак, канареек и других животных, живущих в еврейских домовладениях. Но едва ли существует животное, чья история сравнилась бы с историей домашней кошки. Ей потребовалось долгое время, прежде чем она обрела признание у себя в стране. И вообще, это загадка, написал однажды шотландский писатель Комптон Маккензи, «почему она вообще когда-то решилась стать домашним животным»[412].

По сравнению с собакой кошка довольно поздно поселилась в Европе. Все современные домашние кошки ведут свое происхождение от степного кота – подвида дикой лесной кошки, обитавшей когда-то на всей территории североафриканских и арабских стран. Их одомашнивание началось 8000 лет назад в Передней Азии. В VIII веке до н. э. первые животные попадают в Европу. Вероятно, широкому распространению кошек в период Высокого Средневековья способствовали также крестоносцы, возвращавшиеся домой [413].

Хотя в городе и деревне кошек терпели, потому что они ловили крыс и мышей, в странах Центральной Европы еще долгое время за ними тянулась дурная слава. Из-за того, что кошки спаривались в общественных местах, сопровождая процесс громкими воплями, кошку считали символом колдовства и подозревали в тесной связи с дьяволом. Кроме того, многие видели в кошке причину «черной смерти» – эпидемии чумы, бушевавшей в Европе в середине XIV века. В то время как евреев обвиняли в том, что они сговорились с сатаной и отравляют колодцы, христианские священнослужители, например проповедник Бертольд Регенбургский, утверждали, что кошки носят чуму в своем «ядовитом дыхании». Во многих местах, в основном в Западной Европе, эпидемии привели к еврейским погромам [414]. На кошек тоже вели прицельную охоту. Причина эпидемий чумы была тогда неизвестна, что вызвало фатальные последствия: в тех местах, где исчезли кошки, крысы могли беспрепятственно распространяться, а вместе с ними крысиная блоха, разносчик чумных бактерий. Заблуждение, пришедшее из церкви в мирскую жизнь, привело к тому, что 25 миллионов человек пали жертвой «черной смерти»[415].

В течение XIV века домашняя кошка встречалась настолько редко, что ее присутствие удостаивалось специального упоминания в хрониках [416]. Но ее слава со временем не улучшилась. Даже стремительно растущая буржуазия в XVIII и XIX веках, считавшая домашних животных доказательством культуры и цивилизованности, избегала кошек [417]. В отличие от певчих птиц, которым приписывались такие «буржуазные» качества, как моногамия, забота и музыкальный талант, кошка олицетворяла собой все необузданное и порочное[418].

По традиции любители птиц были решительными противниками кошек. Эта вражда продолжилась и во времена правления кайзера. Ненависть ко всему чужому легко сочеталась с мнимой любовью к животным; некоторые защитники птиц придерживались взглядов, что кошка никогда не была «настоящим, немецким домашним животным», но «переселившимся с Востока врагом»[419].

Однако и у кошки были влиятельные защитники. Альфред Брем, приписывавший некоторым животным злобу, писал в «Жизни животных» (Thierleben) о кошке следующее: «Чем выше стоит народ, чем более оседлый образ жизни он ведет, тем больше распространена кошка». Также он отвергает образ коварной и трудновоспитуемой кошки. Даже такие дикие виды, как лев, под надзором человека стали бы «зачастую совершенно ручными»[420]. То, что это соответствует действительности, мы увидим позже на одном известном примере.

Но домашняя кошка тоже никогда полностью не отказывалась от своей дикой жизни, поэтому разные немецкие города в разное время пытались приручить ее с помощью законов. В 1911 году совет общины Мюнхена предложил не только повысить налог на собак, но и взимать налог на кошек. Идея реализована не была. Некоторые члены совета посчитали просто невозможным контролировать животных, ведущих преимущественно свободный образ жизни. Другие возражали: кошка со значком на шее, лазая, может зацепиться, повиснуть и легко пораниться. Другие вообще не восприняли предложение всерьез и шутили, что в таком случае следовало бы «ввести налог и на похмелье[421]»[422].

В 1930-м в Дрездене ввели налог на кошек – правда, уже в следующем году его отменили. Как сообщали «Дрезденские новости» (Dresdener Nachrichten) в марте 1931-го, доходы составили чуть больше 100 000 рейхсмарок – в сегодняшнем эквиваленте 30 000 евро – и были «прямо-таки жалкими»[423]. Кошка осталась свободной от налогов и продолжила вести жизнь на задворках общества.

Тем временем прошло уже три дня с тех пор, как Клемпереры получили страшную новость. Мужель все еще у них – супруги до сих пор не решились отнести кота. Ева с трудом встает по утрам, Мужель, напротив, шалит как никогда.

«Наш зверек резвится, он весел и не знает, что завтра умрет», – говорит Ева больше самой себе, чем мужу, наблюдая за котом. Виктор не отвечает, но в голове у него сразу мелькает мысль о том, что, возможно, есть кто-то, кто знает и думает о нас самих: они завтра умрут[424].

Время поджимает, письменный приказ о сдаче Мужеля должен быть в пути. Когда приказ вручат, они уже не смогут решать его судьбу. Прежний ветеринар умер в прошлом году, поэтому Ева заранее осведомилась, могут ли они доверять его преемнику. Если бы гестапо узнало, что кота из еврейского дома принесли к ветеринару, вместо того чтобы отдать властям, это бы означало конец для ее мужа [425].

На прощание Ева купила для Мужеля 450 граммов телятины – почти столько же полагается Виктору и Еве в неделю. С начала войны продукты питания дают по продуктовым карточкам, мясо строго нормировано. В середине 1942 года еженедельная норма на двух человек составляет 600 граммов, вскоре евреям и вовсе не выделяют мяса. Об этом, конечно, Мужель не знает. С удовольствием чавкая, кот уплетает телятину – последний обед приговоренного к смерти [426].

Четвертый день постепенно близится к концу. Виктор оставил решение за Евой, отнести Мужеля или нет. В 16:00, за час до закрытия ветеринарного кабинета, она собирается с силами, сажает Мужеля в коробку и